Мой спутник также имел намерение заняться изучением монголо-татарских языков и полагает, согласно со мною, что самое удобное место для этого — Казань, богатая источниками и в историческом отношении. Так как вследствие этого Бергстади может выехать из Сибири раньше меня, то я желал бы знать, не соблазнятся ли казанец-магистр Альцениус или студент г. Борг на поездку в Сибирь. В случае крайности я удовольствовался бы любым молодым, добрым и веселым студентом, лишь бы только он знал немецкий язык. Даровой проезд и стол — единственные выгоды, которые я могу предложить ему. Впрочем, об этом поговорим еще впоследствии.

Ill

Статскому советнику А. И. Шёгрену. Сургут. 12 (24 августа) 1845г.

В деревне между Силярским и Сургутом нагнал меня десятник и вручил мне вместе с другими и ваше письмо. Это было с неделю тому назад. Теперь я посылаю только заметки о путешествии из Тобольска в Самарову. О поездке из Самаровой в Сургут я не написал еще ничего, надеюсь, однако ж, до отъезда отсюда что-нибудь приготовить. Здесь, в Сургуте, я думаю пробыть еще недели три для изучения некоторых остяцких наречий, сходящихся в здешних местах. Куда отправлюсь отсюда — не могу еще сказать: город в настоящую пору почти пуст, и я не нашел никого, кто бы мог указать мне прямой путь к Енисею. Я спросил о нем заседателя и получил в ответ: «Мы дороги не запираем». Священник утверждает, что до сих пор никто прямой дорогой к нему не ездил еще, но предполагает, что если такой путь возможен, то он очень будет интересен. Дьякон говорит, что отец его, живущий священником на реке Вахе, когда-то ездил к реке Тазу, но как и в какое время года, не знает. Из здешних же жителей ни один не предпринимал еще такого путешествия. Итак, в этом отношении я нахожусь в совершеннейших потемках. Просветлеет, я не премину уведомить вас о своих намерениях.

Здоровье мое вследствие пристальной работы и малого движения в последнее время было не совсем хорошо. Как вам известно, в течение этого лета я занимался то остяцким, то самоедским языком. Остяцкого я нашел уже несколько наречий. Одно из них распространено по всему Иртышу и по Верхней Оби до реки Салым. У сей последней оно несколько изменяется и составляет переход к наречию, которое распространено от Салыма, или, правильнее, от Пыма, до Сургута и, следовательно, по рекам Балыку, Большому и Малому Югану, Агану и Торм-Югану, так как и по многим малым речкам, впадающим в Обь. В настоящее время я ревностно занимаюсь остяцким наречием, которым говорят отсюда до нарымской границы, а также и по нижнему течению Ваха. По Верхнему Ваху господствует, как мне сказывали, другое наречие; равным образом и по Тазу, и т.д. Замечательно, что нахождение здесь тымских и нарымских самоедов решительно отрицают. Не преобразовались ли они в остяков? Что их нет по Ваху и в ближайших к нему местах, это говорили мне за верное; во всяком случае положительно верно то, что по тобольской части Ваха действительно их нет. Скажите г. Кеппену, что в следующем отчете я скажу кое-что и о Лямин Соре. Мне приятно подтвердить его предположения об этой реке, к которым могу присоединить еще несколько новых.

IV

Сургут. 28 августа (9 сентября) 1845 г.

Недавно нашелся, наконец, один человек из Ларьятского прихода на Вахе, который сообщил мне некоторые сведения, вовсе, впрочем, не утешительные, касательно пути через Таз к Енисею. Человек этот, казак и смотритель магазинов в Ларьятском, полагает, что путь этот почти что невозможен, потому что вся страна пустынна и редкие обитатели ее бедны оленями. Обыкновенно в таких случаях наряжают заранее из разных юрт нужное число оленей или собак на подставу, но тут и этого нельзя сделать, потому что большая и именно самая трудная часть пути по Енисейской губернии, куда, разумеется, не простирается власть здешних чиновников. Пуститься же от Ваха до Енисея на одних и тех же оленях, если бы даже и удалось нанять достаточное их число, было бы безумной тратой времени и здоровья. Во всяком случае лучше пробраться к Тазу и Ваху от Енисея, потому что там можно найти и нужное вспомоществование, и добыть необходимые сведения от остяков и самоедов, которые со всех сторон собираются на зимнюю ярмарку в Туруханск. Добрался с этой стороны до границы Тобольской губернии — и дело, как говорится, в шляпе, потому что от нее недалеко уже до ларьятской церкви. Кроме того, путешествие от Енисея представляет еще ту выгоду, что там можно наперед разузнать, какие именно места и племена следует посетить. Таким образом, и благоразумие, и плохое состояние моего здоровья требуют, чтоб я не спешил слишком поездкой к Тазу. На первый случай позволительно разве только завернуть в Ларьятское, чтобы несколько оглядеться. Но и это сопряжено со многими неудобствами. Во-первых, теперь там, кроме священника и нескольких русских поселенцев, нет ни одной человеческой души; во-вторых, если придется от Ваха вернуться назад, то другой дорогой никак уже не поспеешь на Турухан-скую ярмарку, которая бывает в декабре; наконец, в-треть-их, по тобольской части Ваха встречаются только остяки, да и те по языку почти нисколько не отличаются от обских. По всему этому поездка к Ваху, если не продолжить ее до Таза и Енисея, чего до сих пор не могу еще решить, совершенно бесполезна. Во всяком случае до наступления зимы нечего и думать о какой-нибудь поездке в этом направлении, потому что из чего ж жить целую осень на Вахе. Лучше употребить это время на поездку к Нарыму, на пути к нему можно еще встретить дорогой самоедов. От Нарыма, смотря по обстоятельствам, можно и вернуться зимним путем к Ваху и направиться вдоль Кети прямо к Енисею. Поездка к Нарыму выгодна и тем, что я могу узнать и ваше мнение касательно этого, и получить деньги от академии.

Здоровье мое во время пребывания в Сургуте было так плохо, что я принужден был сесть на овсяную похлебку. Но болезнь не остановила моих филологических занятий, только путевых заметок до сих пор я не мог еще привести в порядок. Посланные с последней почтой, вероятно, уже у вас. Из Нарыма я, может быть, пришлю продолжение.

Путевой отчет

Как предания, так и история единогласно свидетельствуют, что