Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кизляр-ага хотел было тоже уйти, но хасеки властным жестом его остановила:
– Ты наконец отослал кормилицу моего сына из дворца? Мехмед уже взрослый, ему не нужно грудное молоко.
– Но Повелитель пожелал, чтобы молочный брат шехзаде…
– Что?! – Турхан-султан вскочила. – Чтобы я больше не слышала этих слов! У наследника нет братьев! Все они умрут, как только он взойдет на трон! Убирайся вон! И немедленно выкинь из моего дворца приблудного щенка вместе с его матерью!
Кизляр-ага счел, что спорить с хасеки бессмысленно, и попятился к двери. Турхан-султан не в настроении из-за новой наложницы, первую хасеки-то на хальвет больше не зовут. После смерти шехзаде Ахмеда, который и года не прожил, Турхан-султан стала одержимой. У нее остался всего один сын, а маленькие дети так часто болеют и умирают. Поэтому старшая хасеки ненавидит всех здоровых и крепких мальчиков, ее-то единственный сын здоровьем и силой не отличается. В отличие от сына кормилицы, рабыни. Повелитель это заметил и предпочитает играть с молочным братом Мехмеда, а не со старшим своим шехзаде. Вот Турхан и бесится.
Она даже похудела и подурнела. Султан и это заметил, а ему нравятся дородные женщины, пышущие здоровьем. Первая хасеки стала Повелителя раздражать, недалеко и до ссоры. Турхан не может не понимать, что ее ждет, если Мехмед, не дай бог, умрет. Валиде ее ненавидит за строптивость. Эти две женщины – заклятые враги. Но власть пока в руках у валиде.
Кизляр-ага всегда принимал сторону сильного. И он тоже не ладил с первой хасеки. Поэтому счел ее срыв добрым знаком. Турхан нервничает, значит, настало время нанести удар.
За дверью стояла белая как полотно Салиха-султан. Кизляр-ага понял, что третья хасеки все слышала.
– Госпожа, – он поклонился, насмешливо глядя на перепуганную юную султаншу.
– Я… Я пришла проведать Турхан, – та невольно оперлась на руку стоящей рядом служанки. – Мы вместе хотели погулять в саду с нашими детьми. Но… мне что-то нездоровится. А в саду поднялся сильный ветер.
– Я отведу вас в ваши покои, госпожа, – кизляр-ага подставил султанше свое огромное плечо, на которое Салиха с благодарностью оперлась. – Ваш сын, Сулейман… – еле слышно сказал кизляр-ага, – он ведь наследует трон Османов вслед за Мехмедом. Если шехзаде, спаси его Аллах, вдруг отправится на тот свет. Тогда Турхан-султан не станет валиде. Потому что, если это случится, ваша участь, госпожа, не завидна. И участь вашего сына. Вы ведь все слышали.
– И что мне делать? – в отчаянии спросила Салиха.
– Поссорить главную хасеки с султаном. Принять сторону новой наложницы. Это в ваших интересах, госпожа. Даже если она и родит мальчика, ваш сын все равно будет впереди… в очереди на престол… в Топкапы ведь встречаются и ядовитые змеи.
Салиха бросила на него подозрительный взгляд, быстрый, как молния. Сообразительностью третья хасеки не отличалась, в отличие от амбициозной и властной Турхан. Салиха просто боролась за жизнь, свою и сына. В Топкапы и в самом деле хватало ядовитых змей.
– Эта толстуха… Она мне дерзила!
– Девушка неотесанная, деревенщина. Как только она войдет в гарем, ей тут же укажут ее место. Она ведь всего лишь наложница, в то время как вы, госпожа – хасеки, мать шехзаде, – льстиво сказал кизляр-ага. У Турхан-султан сильная партия, и надо вербовать сторонников в свою.
Глава черных евнухов понимал, насколько шатко его положение после истории с беременной наложницей, которую он ошибочно посчитал девственницей. Да весь Стамбул над ним потешается! Да еще рабыня, родившая чужого ребенка в гареме Топкапы, осталась после этого во дворце!
Кизляр-ага и впрямь привязался и к ней, и к мальчику, которого считал своим сыном. Какие у евнуха радости, кроме стяжательства? В объятиях Софии он забывал о том, что не может продолжить свой род. И чувствовал себя мужчиной. Пусть они не могли по-настоящему быть вместе, но женщину можно удовлетворить разными способами. Он делал Софию счастливой здесь, в этом дворце, где женщины лишены мужского общества, и она была ему благодарна.
Поэтому кизляр-ага был готов бороться за свое счастье. Только это его волновало: София и их сын. Поэтому главным их врагом была Турхан-султан, которая ревновала к Повелителю чужого ребенка. Она хотела, чтобы султан Ибрагим был привязан к собственному сыну, а не к какому-то приблудному мальчишке, ребенку рабыни. И мечтала выкинуть и мать, и сына из дворца. Если остальные смирились, то Турхан нет. Она эту тему постоянно поднимала. Надеясь, что ее недовольство дойдет до ушей султана. Всячески раздувала пожар.
Кизляр-ага понимал, что ходит по лезвию ножа. Без Софии ему здесь не жизнь. И он будет бороться до конца, отчаянно, как загнанный зверь, которому уже нечего терять.
– Вот ваши покои, госпожа, – он кивнул стражникам, и те распахнули перед ним с Салихой-султан двери. – Позвать вам лекаря?
– Не надо. – Салиха посмотрела на свою служанку: – Ступай, скажи Турхан-султан, что мне нездоровится, а шехзаде Сулейман еще слишком мал, чтобы гулять в саду без матери.
Рабыня ушла, а кизляр-ага в покоях третьей хасеки задержался. Когда они остались вдвоем, он негромко сказал:
– Валиде не любит Турхан-султан. Она на вашей стороне. По ней лучше уж Сулейман, чем Мехмед.
– Эта новая наложница… Ты обещаешь мне, что она будет послушна? Не встанет между мной и Повелителем?
– Да, госпожа, – кизляр-ага поклонился. – Девушка всего лишь игрушка. У нее нет никакого шанса задержаться в покоях Повелителя больше, чем на одну ночь. Потому не препятствуйте этому. И не ревнуйте мужа. Всего одна ночь.
– Всего одна ночь… – эхом повторила Салиха.
* * *
– Это ваша первая ночь, – кизляр-ага придирчиво оглядел одетую в белое платье наложницу. – А дальше все зависит только от тебя, хатум.
В белом девушка казалась еще огромнее, а изумруды на шее и в ушах прекрасно оттеняли ее зеленые глаза. Которые служанка как раз подводила тонкой кисточкой, окуная ее в сурьму.
Ашхен мгновенно преобразилась, превратившись в роковую красавицу. Изогнутые черные брови, длинные ресницы, похожие на опахала, на которые тоже не пожалели краски, осталось нанести заветный порошок из бутонов роз и гибискуса, чтобы губы казались ярче. Как спелые ягоды, готовые брызнуть сладким соком, едва их коснутся нетерпеливые губы истосковавшегося мужчины. Ашхен смочила палец в горячей воде и тут же окунула его в порошок. Губы она красила сама, не дожидаясь, пока этим займется служанка.
Ашхен заметно нервничала. Ей так и не удалось связаться с братом, за ней следили и днем, и ночью. Баграт тоже не рисковал. Они увидятся только у дверей в султанские покои, в конце Золотого пути. Возможно, даже не сегодня, а ночью или