Учился Ивашников на химфаке, а Маша — на инязе. На вечеринку она попала случайно и, разумеется, увидела дощатый сортир, напугавший профессорскую дочку. Высоко над сортиром парили огни башенного крана. Новостройки подступали к огороду. Маша оценила перспективу и решила: плевать, что бедный, — квартира есть квартира.

Ради ключей от новой квартиры стоило подобрать отмычку к будущему ответственному квартиросъемщику, тем более что лежала отмычка на видном месте. Ивашников сам попросил Машу перевести статью из американского химического журнала. Она, конечно — «С радостью и удовольствием!». Хотя про себя фыркнула: ее английский для средней школы — это же «топики», вызубренные тексты. «Лондон является столицей Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии»; какая там химия?! Но, имея дома двух технических переводчиков — родителей, за качество работы Маша не волновалась.

Уже на следующий день она привезла ему перевод. Ивашников прочел отпечатанные на машинке страницы (подразумевалось, что печатала Маша), ни слова не говоря, вышел и вернулся со свежесрезанной розой из палисадника.

Живущие своей работой мужчины мечтают о жене-единомышленнице, чтобы не выслушивать сварливое «Опять поздно пришел!», а сливаться с любимой в экстазе над таблицей Менделеева. Стойло Маше углядеть эту мечту, как она в рекордные сроки влюбила в себя Ивашникова, забеременела и к моменту, когда дом в Митине снесли, была на сносях.

Им дали двухкомнатную, тетке-мороженщице — однокомнатную, потом они съехались, еще потом разменялись с доплатой, и Маша оказалась хозяйкой отличной трехкомнатной квартиры в центре, на улице Чехова. Тетке досталась однокомнатная в Сокольниках — тоже неплохо.

Настала пора бросать Ивашникова. Ничего личного: первому мужу с самого начала отводилась роль трамплина для прыжка в настоящую семью, благополучную семью. Надо же было опериться, получить образование и жилплощадь — словом, оборудовать индивидуальный окоп и уже оттуда выцеливать себе мужа на всю жизнь.

Тут как раз Ивашников, прогорев на женских сапогах из Германии, влетел в неимоверные долги. Проблемы, оставаться с ним или нет, просто не стало. Маша была почти уверена, что Ивашникова не сегодня-завтра убьют за долги. Ни один нормальный человек не захотел бы оказаться рядом с ним, когда начнут стрелять. Маша была нормальная и ушла.

Разочарования она не чувствовала. Этот брак себя исчерпал, Маша взяла от него все, что собиралась взять, и даже больше. Прежде всего — статус. Не нищая студентка, дочь нищих родителей, а жена бизнесмена, сумевшая кое-что спасти от разорения.

Она вытянула из мужа квартиру для себя, а чтобы не пропала старая, оставила Ивашникову дочку. Все-таки хорошо, что Маша родила. Ребенок — помеха для необеспеченных людей, лишний рот. А из обеспеченных многие даже предпочитают взять жену с готовым ребенком — меньше забот. Если Ивашников, даст Бог, выкарабкается (зла ему Маша не желала) — что ж, пускай на девочку тратятся два папы. Еще и соревноваться будут, кто щедрее.

Тогда ей было двадцать пять. Начинались золотые в жизни каждой женщины десять лет: еще молодость и уже опыт. Машин сорок восьмой размер — правда сорок восьмой, а не с половинкой, и в этот сорок восьмой плотно сбиты разнообразные и богатые чудеса. Она исподтишка замечала, как солидные бизнесмены, разговаривая с ней, безотчетно запускают руку в карман и начинают гонять шары.

Дело оставалось за малым: найти нового мужа.

К Машиному величайшему изумлению, оказалось, что мужская логика еще непредсказуемей, чем женская. Она-то как раз поступала с прямолинейной логикой кассового аппарата: в активе — прекрасно сохранившая себя молодая женщина без фин. и жил. п., как пишут в брачных объявлениях. Пассивов просто нет. Маша не видела причины, почему бы какому-нибудь од. бизнесмену, имеющему единственную фин. п. — потратить деньги, — не взять ее замуж. Но вот вам пример мужской логики: пока она была замужем, богатых мужиков толкалось вокруг — пруд пруди. А едва объявила себя свободной и начала искать поклонников, из пруда словно вынули затычку, и он мгновенно пересох.

Раньше Маша не задумывалась, как трудно не то что познакомиться с богатым человеком, а хотя бы подойти, рукой его потрогать. Узкий круг приятелей Ивашникова — два десятка человек, считая жен и небогатых родственников, — перестал с ней знаться. В метро богатые не ездят и по улицам просто так не ходят. Бары, рестораны? У Маши хватало ума не искать знакомств в ночных заведениях.

Отчаявшись, она даже пошла работать. Переводчицей-машинисткой-стенографисткой. Куда — ей было безразлично, главное, шефа себе выбрала богатого и тридцатишестилетнего — кризис середины жизни, в таком возрасте женатые разводятся.

Неделю она морочила ему голову проверенным способом: брала переводы на дом и подбрасывала родителям. Через неделю она с шефом спала. Он взял Машу на переговоры в Канаду, и там-то выяснилось, что ни компьютером, ни стенографией Маша не владеет, а по-английски не говорила несколько лет. Да и в лучшие свои времена Маша не знала финансовых терминов. Канадским партнерам она смогла поведать лишь то, что «Оттава является столицей Канады, государства в северной части Северной Америки».

Переводчика шеф нашел и, пока шли переговоры, трахал Машу такими способами, за какие вокзальные проститутки требуют доплаты, а она не осмеливалась возражать. В одно далеко не прекрасное утро он сказал, что все прощает, поцеловал ничего не понявшую спросонок Машу и бросил ее в этой самой Оттаве с неоплаченным счетом за номер в четырехзвездной гостинице и без обратного билета.

Маша допустила жуткую глупость. Вместо того чтобы сразу позвонить Ивашникову и спокойно дожидаться денег, она попыталась удрать из гостиницы. Ее задержали и вызвали полицию. При виде «обезьянника» за решеткой, где сидели какие-то замызганные индейцы, Маша наконец-то начала трезво соображать. Она вспомнила по фильмам, что ей полагается один звонок, и позвонила Ивашникову… Штраф оказался в десять раз больше, чем стоимость гостиничного номера.

Потраченные впустую золотые месяцы сливались в потраченные впустую золотые годы. Богатые мужья маячили, как луна в ветвях, но в руки не давались.

Даже после того, как Ивашников без разговоров перечислил кругленькую сумму за ее художества в Оттаве, Маша продолжала считать, что с долгами он так и не расплатился и живет какими-то аферами. Стало быть, надо вытянуть из него побольше, пока лавочка не закрылась. В конце концов, рассуждала Маша, я забочусь не об одной себе, но и о будущем его дочки.

Глаза ей раскрыл адвокат Ивашникова, которого Маша пригласила к себе домой, чтобы проконсультироваться по пустяковому и даже не своему, а подружкиному делу.

Консультация затянулась до утра. К Машиному возмущению, адвокат еще и потребовал гонорар. Сказал, что женат и должен принести домой денежку, чтобы оправдаться. Зато на прощание он продал Ивашникова с потрохами.

— Я бы вам советовал, Мария Сергеевна, — сказал он официально, повязывая перед зеркалом галстук, но еще не натянув трусы, — я бы вам советовал подать на раздел имущества. Пока что вы имеете право на половину. Но сейчас много разговоров об изменении законодательства, и может оказаться, что по новому кодексу вы получите какую-нибудь сотню тысяч.