– Да уйди ты отсюда, зараза!

– Тут же Катерина весь завод жаждет разорить, а мы, располагая властью, должны смиренно её переносить?! Да, было когда-то в этой республике мужество…

– В самом деле, – поддакивали Нартову другие. – Когда деньги-то будут?

– Я вот их тут рисую! – не выдерживала опять Катя.

– Как нарисую, так и выдам!.. Вы как дети малые. Не привозят деньги, так что я-то могу сделать? Не при-во-зят! Я же обычный заводской кассир, а не министр финансов… Нартов, а ты вообще на зарплату теперь не рассчитывай… А чего он издевается надо мной, как фашист!

Мы теперь невольно наблюдали за нашими бесчисленными политиками и министрами, депутатами и кандидатами.

– Господи, сколько же их в те годы расплодилось! – как они говорят, как держатся на публике, к каким риторическим фигурам и манипуляциям предпочитают прибегать. Это было занятно.

Тут было и академическое красноречие, и канцелярский стиль, и официально-холодный, и законодательно-юридический, и даже интимно-ласковый, и шутливо-юмористический, и просто нейтральный стиль. Некоторые начинали все свои речи, как начинаются вообще все лучшие русские сказания, со слов типа «был я, признаться, выпивши…». Интонации тоже были на любой вкус: от мажорных к минорным, и от восторженных до обиженных ноток. Один удерживает позу римского оратора, другой мается в позе человека, не знающего куда деть свои руки; третий злоупотребляет не только жестами, но и мимикой. Одному не хватает глубины дыхания, поэтому он больше похож на загнанную собаку; другой постоянно поправляет галстук, которого… у него нет. Все позы и стили тоже разные. Единственно, что одинаково: глаза. Вот глаза у всех выражали одно: безразличие.

И ещё их объединяло то, что все они были несостоявшимися актёрами. И если между настоящим актёром и ролью нет «швов», то тут всё шито белыми нитками и очень грубыми стежками! Такие люди страдают фобией не остаться незамеченными, поэтому любой ценой стремятся обрести зрителей и слушателей, постоянно ищут повода поговорить. Причём говорить они могут долго на любую тему, даже если в ней ни шиша не смыслят: о проституции, о коррупции, о подводных лодках, – им всё едино. Им любая тема по плечу! Раньше таких называли парлерами и фразёрами, а теперь они все находятся у руководства хоть чем-нибудь.

У чиновников выражения лиц или слащаво-евангельские, или героически-патетические. Но им плохо удаётся имитация ложной радости и фальшивой патетики. Они – участники спектакля, а мы – зрители: должен же хоть кто-нибудь оценить их игру. Они живут в ожидании своего крупного плана, а мы тупо надеемся, что они знают, как править страной, чтобы она стала если не процветающей, то хотя бы достигла уровня 70-ых годов.

Они могут часами тинтидликать о том, что главное их желание – это процветание и мир для России. А для этого в стране… надо разрешить однополые браки и многожёнство! В иных речах то гармония формы существует без гармонии смысла, то, наоборот, глубокий смысл никак не может оформиться должным образом в нужную форму. Некоторых до того тяжело слушать, такая у них орфоэпическая и смысловая каша во рту, что мысли о хорошем логопеде в голову закрадываются! Их речь кружится между двумя-тремя тезисами, и говорящим кажется, что надо бы ещё и ещё раз повторить то же самое. Зацикленность, навязчивый бред, – вот как это называется. А не искусство красноречия. И как это часто бывает с нашими ораторами, не успели они ещё исчерпать всё своё красноречие, как уже исчерпали терпение слушателей.

И нет ни одного, о ком можно было бы сказать словами Шекспира:

Искусством говорить владел он вдохновенно:

Лишь отомкнёт уста – уж ждёт его успех.

Смутить ли, убедить, пленить – умел он всех.

Он находил слова, чтоб превратить мгновенно

Улыбку – в горечь слёз, рыданья – в звонкий смех

И смелой волею – все чувства, думы, страсти,

Поймав в ловушку слов, в своей держал он власти.

Они много говорят о своей «гуманитарной гордости» в отношении «простого народа» и сами не понимают, что словосочетание это унизительно. и придумано теми, кто народ глубоко презирает, разделив его по своим убогим представлениям на «простой», «непростой» и «совсем не простой», среди которого тот прав, у кого больше прав.

Их риторика меняется соответственно эпохе. Если на заре Перестройки они галдели о реформах и демократии, то потом перешли на разговоры о модернизации и инновациях. В высшей точке своей карьеры, когда цены на нефть поползли вверх, они все перешли на слова патриотического свойства. Давно замечено: чем больше у власти денег, тем патриотичнее её риторика.

Их действия чаще приводят к следствиям неожиданным, хотя такие следствия всегда можно было бы предвидеть даже детям. И порой из-за одного неосторожного слова! Вот что значит поступить хоть раз неосторожно. Обдумать всё заранее надо было. Если в начале шахматной партии сделать один неверный ход, пусть даже пешкой, то он потом аукнется в середине игры. Так может аукнуться, что и не обрадуешься! Но это игра. А в жизни такие неверные ходы имеют более трагические последствия. Тут надо каждое своё слово взвешивать, а у нас языками машут, как знамёнами. Надо каждый свой шаг на десять лет вперёд просчитывать, а если не умеешь, то уйди и не мути воду. Потому что от любого государственного деятеля требуется строжайшая ответственность за каждое слово, а у нас наобещают, а потом плечами пожимают:

– Ну мало ли чего мы там сказали, мы и сами уж не помним, как героиня песни «Ты ж мине пидманула».

Если ты хочешь, чтобы тебя воспринимали как серьёзного политика, то «не позволяй твоему языку опережать твоей мысли». А огорошить какой-нибудь хлёсткой фразой типа «То, чего вы не можете достичь, вы не можете иметь, а если вы можете чего-то достичь, то вы имеете полное право это иметь», – любой может.

Наши политики и чиновники, как правило, производят впечатление только на свой народ, потому что стараются стать зеркалом сознания своего народа, а для иностранцев там ничего не отражается. Они, как рупор, усиливают неясный шёпот каждой души электората. Люди слышат из их уст свои же мысли, что пора-де покончить с коррупцией и нищетой, но на деле ничего не происходит. Так зачем об этом говорить? Найдите хоть одного сумасшедшего, который скажет, что не мешало бы как раз усилить коррупцию и увеличить степень бедности населения. Зачем же говорить о том, что очевидно? Да только для одной цели: чтобы не делать того, о чём говоришь.

Они говорят теми же словами, что и народ. Они просто озвучивают наши мысли, вот и всё, что они делают. Они выяснили, что люди хотят услышать, вот и повторяют это на все лады, словно бы по совету Лютера просто смотрят народу в рот и повторяют за ним его же разгневанное «Доколе у нас будет всё это продолжаться?». Найдите дурака, который не сможет с такой «работой» справиться.

И невольно вспомнишь слова Джона Рёскина: «Простота жизни, языка, привычек придаёт силу нации. А роскошь жизни, вычурность языка и изнеженность привычек ведёт к слабости и погибели. Истинная политическая экономия есть та, которая учит народы не желать, а презирать и уничтожать всё, ведущее к погибели».