– Выразился очень точно… Интересно, как долго будет бушевать шторм?

Двадцатитысячетонный «Тайгер» своим лобастым носом бесшумно раздвигал водную толщу Норвежского моря. Он находился в двухстах милях севернее мыса Нордкап на Шпицбергене.

Армстронг лежал на кушетке в комнате отдыха. Единственным украшением в комнате было чучело орла. Радист вставил в его глаза лампочки, соединив их с диодами, отвечающими за глубину, и глаза орла меняли цвет – темнели при погружении и гасли при подъеме. Сейчас они горели ровным рубиновым огнем.

– Капитан, – захрипел микрофон. Это был вахтенный.

– Да, Вульф, – поднялся Армстронг.

– Есть контакт. По крайней мере, Фактороу так показалось…

– Сейчас буду.

Командир поднялся и направился в акустическую. Неужели «Гепард»? Не рановато ли?..

– Кажется, что-то есть, – доложил Фактороу. – Движется к северу. Расстояние сорок миль. Неожиданно сильный звук. Наверно, прет на всех парусах.

– Идентифицировали?

Акустик крутанул ручку осциллографа.

– Пока нет, – сказал он. – Здесь сильные донные помехи от хребта Ломоносова.

Мерцающий экран радара на сером фоне информационного пульта выглядел глазом циклопа. Зеленая лампочка на панели компьютера мигала – процессор анализировал и классифицировал звуки, полученные гидрофонами на носу и корме лодки. Навигационная система ставила их западнее острова Медвежий – последнего норвежского острова в Баренцевом море.

– Ну что же ты, милая? – пробормотал акустик, крутя ручку настройки гидрофона. – Давай…

Он взглянул на монитор, установленный на его столе. Синусоида с большой амплитудой медленно передвигалась по экрану справа налево. Акустик указал на очень узкую полоску между двумя пиками синусоиды и направил курсор на нее.

– В полосе этих частот где-то около 370 гц, – объяснил он, – сейчас посмотрим по каталогу.

– Где они могут быть?

– Довольно далеко, судя по слабой слышимости. Неопределенная вибрация до 50 децибел. Это может быть и вибрация нашей антенны. Думаю, надо снизиться, чтобы посмотреть точнее…

Начальная вибрация от выдвинутой антенны всегда вносила неопределенность в идентификацию звуков – компьютер не мог отделить реальные шумы от виртуальных помех. Но, снизив скорость, оставляя при этом все остальные параметры движения неизменными, можно было точно отделить помехи, вносимые донными отражениями, от настоящих шумов.

– Хорошо, сделаем, – сказал Армстронг и, повернувшись к рулевому, приказал: – Снизиться до двадцати…

Рулевой в голубой рубашке выключил автопилот и повернул рулевое колесо.

Прошло несколько минут, прежде чем колебания антенны прекратились и можно было высчитать ошибку.

– Точно справа, – выдохнул Берни, укладывая циркуль на карту. – Если их сравнить с данными Б-52, то совпадают вплоть до децибела.

Щелкнув кнопкой «мышки», он вырезал узкую полоску из частоты шумов на экране в появившемся окошечке справа. Затем картинка сменилась на таблицу, содержащую список известных источников звука на этой частоте. Он указал на таблицу.

– Самый ближайший по каталогу шум – это э-э-э… – он замялся.

– «Гепард»? – с надеждой воскликнул Стивенсон, который просматривал список.

В комнате повисла тишина, только висящие по стенам гидрофоны ловили шумное дыхание океана.

– Нет. Это русский траулер. Кажется, «Морозов». Возвращается на базу.

– У меня в каюте медицинская сумка, фляжка с медицинским спиртом и специальная защитная одежда, – сказал Дроздов. – Кроме того, мне нужны килограммов десять аварийных запасов продовольствия.

– Вы собираетесь идти? – медленно произнес Грубозабойщиков. – Или у меня уже котелок не варит?

– Если так, дело плохо. – Улыбка появившегося в дверях Тяжкороба свидетельствовала, что он слышал последние слова командира. – Тогда придется посадить вас под арест и взять на себя командование. Так, по-моему, в уставе корабельной службы?

– Доктор собирается прогуляться на буровую.

– Так вы их поймали? – Тяжкороб забыл про Дроздова. – И взяли пеленг?

– Только что. До них около пяти километров.

– Пять километров! – Радостное оживление у него на лице тут же пропало. – В такую погодку это все равно что пятьсот.

– А вот майор полагает, что способен превзойти Седова, – сухо сообщил Грубозабойщиков.

Тяжкороб взглянул на Дроздова долгим, оценивающим взглядом, потом снова повернулся к Грубозабойщикову.

– Я передумал: если кого-то и сажать под арест, так, скорее всего, Андрея Викторовича.

– Послушайте, – заговорил Дроздов. – Там же люди. Пусть даже немного, но они еще живы. Они на краю гибели. Перешагнуть эту грань – мгновенное дело. Я врач, я знаю. Все может решить сущий пустяк. Глоток спирта, несколько ложек еды, кружка горячей воды, какая-нибудь таблетка – и они останутся жить. А иначе им конец. Они имеют право рассчитывать на помощь. Я не требую, чтобы кто-то сопровождал меня, я только прошу, чтобы вы выполнили мою просьбу.

Опустив голову, Грубозабойщиков уперся взглядом в пол.

– Командир, его надо остановить, – заявил Тяжкороб. – Он сошел с ума… – Он стукнул кулаком по переборке. – Как, по-вашему, почему операторы дежурят на эхолоте даже сейчас, когда мы сидим в полынье? Да потому, что следят, когда лед сомкнется. А вахтенный на мостике ничего и не разберет в этой ледяной круговерти.

– Мы можем нырнуть, – сказал Грубозабойщиков. – Положение буровой известно. Поищем полынью в радиусе километра от нее.

– Что толку? – возразил Дроздов. – Это все равно что искать иголку в стоге сена. Если даже повезет, вам потребуется часа четыре, не меньше. И не говорите мне про торпеды, в этом районе толщина льда доходит до десятков метров. Короче, пока мы снова пробьемся наверх, пройдут часы или даже сутки. А я смогу добраться до буровой за два-три часа.

– Если не свалитесь с тороса и не сломаете себе ногу, – заговорил Тяжкороб. – И если не ослепнете в первые же секунды. И если не провалитесь в полынью. И если не окоченеете в первые же минуты… Ну, ладно, даже если с вами всего этого не случится, объясните мне, как вы собираетесь вслепую отыскать буровую? Компас в этих широтах бесполезен. Да если бы вы и сумели воспользоваться им, в такую пургу вы все равно можете не заметить стоянку или что там от нее осталось, пройдете в десяти метрах и ничего не увидите. И, наконец, если каким-то чудом вы все-таки доберетесь туда, как, черт вас побери, вы собираетесь отыскать дорогу назад? Привяжете за собой ниточку и будете пять километров разматывать?.. Это безумство.

– Да, я могу сломать ногу, утонуть или замерзнуть, – согласился Дроздов. – И все же попытка не пытка. Возьму с собой рацию и буду поддерживать с вами связь, а вы будете корректировать направление движения.