А тут и старые знакомые — тяжелая артиллерия немцев — вдруг ожили. Били с того берега почти без передышки, и все точнее и точнее. Из-за возросших за последние дни потерь командование даже приказало отодвинуть позиции подальше от берега Днестра, ближе к селу.

Впрочем, Аникину отдельного приказа дожидаться не надо было. Место под блиндаж сам выбирал, чтоб с того берега не просматривалось. Да и возводить его, несмотря на протесты личного состава, заставил солдат ночью. После кровавой переправы штрафников фашисты совсем озверели. Днем покоя не давали ни на минуту. Вот и сдвинули процесс на ночное время. Береженого Бог бережет.

— Да, товарищ лейтенант… вы с приказом пришли? — обратился Аникин к замполиту так, будто начисто о нем забыл и вот только что вспомнил. — Так вы можете не стесняться и приказ комбата озвучить…

— Я не стесняюсь, — сдавленно прошипел замполит. Худое, мертвенно-бледное его личико, похожее на лисью мордочку, перекривилось. Злость, густо перемешанная с испугом, звучала в его шепоте. Резко вскочив, срывающимся голосом замполит выговорил:

— Приказано готовиться вашему отделению к переправе. Следом за штрафниками пойдете… Завтра, к вечеру, форсируете Днестр. Аникин, явиться сегодня к комбату в 20.00. Все ясно?

Не дождавшись ответа, замполит откинул на выходе брезентовый полог и решительно выбрался наружу. Как будто проглотил его черный зев сырой апрельской ночи. И не подавился.

В землянке повисла тишина. Каждый, казалось, выжидал: вот, сейчас начнут говорить. Не он, а кто-то другой прервет это томительное молчание. Но желающих не находилось. Все сидели, как в рот воды набрав. Уставились в пламя, коптившее в бревенчатый потолок из сплющенной гильзы от снаряда сорокапятки. Будто впервые видели как какое-то чудо это творение рук гвардии сержанта Бондаря. Вслед за уходом лейтенанта разом прекратились и разрывы. Дуракам всегда везет.

Зайченко, как всегда, не выдержал первым.

— Вот тебе, бабушка, и едрен батон… — тяжело вздохнув, проговорил он. — Выходит, зря мы бревнышки катали, логово себе обустраивали.

— Ишь, выискался обустройщик… — хмыкнув, заметил Попов. — Кому бревнышки катать, а тебе — языком махать. И где тебя носило, пока мы тут горбатились? Смотри, как он логово обустраивал…

— Надо где… — с самодовольным видом парировал Зайченко. — Разведчик должен своим непосредственным делом заниматься. Вот я и разведывал тут, окрестности…

— Ну и чё разведал? — зацепился за разговор Попов. — Нору, что ль, искал?

— Какую нору? — непонимающе переспросил солдат.

— Как какую?… — Попов оглядел освещенные тусклым светом лица сидевших разведчиков. — Заячью нору Ты ж сам говоришь — мы тут логово обустраивали. Зайцы же в логове не живут. Вам нору подавай. Вот был бы ты, к примеру, Волков или там Тигрищенко…

— Ну, ты, Алеша Попович… — насупившись, проговорил Зайченко.

— Ну все … хорош… — сердито оборвал спорщиков Аникин. Хмурое выражение лица командира новоиспеченной разведгруппы стало еще мрачнее. — И без того кошки скребут, а тут еще вы… зоопарк устроили, — произнес Андрей. — Думали бы лучше, как нам через реку перебираться. Приказ-то внятно все слышали? После штрафной роты плавсредств у нас не осталось. Значит, самим плоты сколачивать потребуется. Как солнце выйдет, по селу рейд предпримем. Искать все, что на воде держится…

— Эх, товарищ командир… — мечтательно произнес Бондарь. — Нам бы лодки, как под Виноградным Садом…

— Ну, ты, не каркай, — одернул бойца Евменов. Он один, по старшинству, мог позволить себе такой оборот речи в отношении Бондаря. — Под Виноградным тем… много чего еще было, акромя лодок… Так что нам не надо-ть, чтоб как «под Виноградным Садом»… Упаси Бог от такого, чтоб еще раз.

За сутки до наступления на Николаев батальон форсировал Южный Буг. Ночью, на гребных лодках. Тогда взвод Демьяненко, куда входило и отделение Аникина, одним из первых зацепился за правый берег. Переправлялись по широкому сектору, стараясь обхватить тремя отделениями чуть не всю береговую зону села. Отделение Фролова доплыло первым. Некоторым удалось с ходу прорваться в село через оборонительные позиции фашистов. Бой на плацдарме и на улицах села шел всю ночь.

Именно там, утром, на выходе из Виноградного Сада, Бондарь сбил из своего пулемета «Мессершмитт», за что был представлен комбатом к ордену Красной Звезды.

— Перед переправой через Южный Буг некоторые, помнится, тоже так охали: «Все, мол, войне крышка… Глядите вон, Виноградный Сад на том берегу…» — также мрачно произнес Аникин. Он все не мог прийти в себя после только что озвученного приказа замполита. Он-то рассчитывал, что им дадут несколько дней передышки. А тут, оказывается, опять переправа, опять вгрызаться в правобережный плацдарм и держаться, теряя товарищей. Еще слишком свежа была память о переправе через Южный Буг под Виноградным Садом. Держать плацдарм на береговом пятачке, у самой кромки села, до прихода основных сил, взводу пришлось почти сутки. А потом еще были бои за освобождение самого села.

Андрей почему-то вспомнил Костю Фролова. Балагур, неунывающий весельчак и большой любитель выпивки, он прошел в командирах первого отделения их взвода от самого Днепропетровска. С Аникиным осушили они не одну кружку — и фронтовых «наркомовских», и горилки, которой потчевали их радушные хозяйки затерянных в донецких степях хуторов, и старого виноградного вина, припасенного жителями освобожденного Запорожья. До виноградного вина Костя был особо охоч.

— Ну и названьице… Виноградный Сад! — приговаривал он без остановки, когда они готовились к форсированию реки,— Нечто не попьем винца в таком селе?

И все восхищенно причмокивал губами. Как будто уже распробовал стакан перебродившего виноградного сока.

— Не говори «гоп», не переплывши… — утихомиривал его Бондарь, деловито законопачивая лодку. — Нахлебаться всегда успеется…

Парни Фролова переправлялись через Буг по правую руку от отделения Аникина. Русло возле Виноградного Сада было широкое, берега крутые и заиленные, течение быстрое, неровное, сплошь в круговоротах.

Отчалили почти одновременно, но на стремнине фроловских стало быстрее остальных относить к противоположному берегу.

Костя получил ранение еще во время переправы. Фашисты были готовы к речной атаке и встретили силуэты плескавших веслами лодок шквальным огнем. Пулеметы и минометы секли и рвали поверхность воды с такой плотностью, что казалось, вода закипает. Протяжный рев, потом шлепок мины о воду и тут же «ба-бах» — сноп кипящей воды взметается вверх. Несколько лодок и плотов сварились в этом кипятке. Прямые попадания мин в долю секунды превратили дерево плотов и плоть солдат в кровавую мешанину, разбавленную речной водой. Пулеметные очереди, шныряя по ночной глади, цеплялись за какую-то из лодок и принимались кромсать борта, весла, сжимавшие их руки. Расстреливали методично, пока не оставалось в лодке никого в живых. Кто-то, уже схватив одну или две пули, в отчаянии прыгал в воду, ища там спасения. Но немецкие пулеметчики доставали их и в воде. Добивали барахтающегося, пока его труп или еще живое, но беспомощное тело не исчезало в непроглядной, зыбучей бугской мгле.