– Пули быстрее и крепче костюмов деревьев – они разорвут и уничтожат их, – сказала Элизавет.

– Так вот какой мир ты собираешься придумать! – сказал Дэниэл.

– Незачем придумывать мир, – сказала Элизавет, – если уже существует реальный. Есть только один мир, и есть только правда о нем.

– Ты хочешь сказать, есть правда и есть выдуманная версия того, что нам рассказывают о мире, – сказал Дэниэл.

– Нет. Существует мир, а выдуманы истории, – сказала Элизабет.

– Но от этого они не менее правдивы, – сказал Дэниэл.

– Это какой-то ультрабредовый разговор, – сказал Элизавет.

– И тот, кто придумывает историю, придумывает мир, – сказал Дэниэл. – Так что всегда старайся радушно принимать людей в свою историю. Таков мой совет.

– Как можно радушно принимать людей, выдумывая небылицы? – спросила Элизавет.

– Просто я советую, – сказал Дэниэл, – когда рассказываешь историю, всегда предоставляй персонажам тот же кредит доверия, которым воспользовалась бы сама.

– Типа покупки в кредит? Кредитование? – спросила Элизавет.

– Необходимый кредит доверия, – сказал Дэниэл. – И всегда оставляй им выбор – даже таким персонажам, как человек, которого защищает от мужчины с оружием только костюм дерева. Я имею в виду персонажей, у которых, по-видимому, вообще нет никакого выбора. Всегда давай им кров.

– С какой стати? – сказала Элизавет. – Вы же не давали кров Златовласке.

– Разве я хоть как-то помешал ей войти в тот дом с баллончиком краски? – сказал Дэниэл.

– Просто вы не могли, – сказала Элизавет, – потому что это уже было частью истории. Она делает так всегда, когда рассказывают эту историю: заходит в дом к медведям. Так нужно. Иначе не будет никакой истории. Разве не так? Кроме той части с баллончиком. Это вы сами придумали.

– Разве мой баллончик более надуманный, чем вся остальная история? – спросил Дэниэл.

– Да, – сказала Элизавет.

Потом она задумалась.

– Ой! – сказала она. – То есть нет.

– А если рассказчик – я, то я могу рассказать ее, как мне больше нравится, – сказал Дэниэл. – Из чего вытекает, что, если рассказчик – ты…

– Тогда откуда нам знать, что правда, а что нет? – спросила Элизавет.

– Теперь рассказываешь ты, – сказал Дэниэл.

– А что, если и правда, – сказала Элизавет, – что, если Златовласка сделала то, что сделала, потому что у нее не было выбора? Что, если она типа не на шутку расстроилась, что каша была чересчур горячая, и это ее так супервзбесило, что она схватилась за баллончик? Что, если холодная каша всегда ее ужасно расстраивала, напоминая о чем-то в прошлом? Что, если в ее жизни случилось что-то ужасное и каша воскресила это в памяти, и поэтому она так расстроилась, что сломала стул и переворошила все постели?

– А что, если она просто была хулиганкой, – сказал Дэниэл, – которая заходила в дома и устраивала там погром только потому, что я – человек, ответственный за историю, – решил, что все Зластовласки такие?

– Лично я предоставила бы ей кредит доверия, – сказала Элизавет.

– Вот теперь ты готова, – сказал Дэниэл.

– Готова к чему? – спросила Элизавет.

– Готова побагателить как следует, – сказал Дэниэл.

Замедленная съемка с миллионом миллиардов цветов, раскрывающих бутоны, миллионом миллиардов цветов, склоняющих и снова закрывающих бутоны, с миллионом миллиардов новых цветов, распускающихся вместо них, с миллионом миллиардов почек, становящихся листьями, которые затем опадают и гниют в земле, с миллионом миллиардов веточек, покрывающихся миллионом миллиардов новеньких почек.

Элизавет, сидящая в палате Дэниэла в ОАО «Медицинские услуги Молтингс» почти двадцать лет спустя, совершенно не помнит тот день, ту прогулку или тот диалог, что описан в последнем разделе. Но здесь приведена история, действительно рассказанная Дэниэлом, сохранившаяся в целости в тех клетках головного мозга, что оставляют в неприкосновенности, но при этом сдают в архив наши переживания во всей их многомерности (включая потеплевший воздух того мартовского вечера, запах наступающей весны, шум транспорта вдалеке и все остальные признаки времени и места, воспринятые ее чувствами и разумом, ее присутствие в том и другом).

– Мне совсем неохота придумывать историю, в которой будет костюм дерева, – сказала Элизавет. – Потому что никто в здравом уме не сделал бы из нее ничего путного.

– Ты сомневаешься в моем здравом уме? – спросил Дэниэл.

– Безусловно, – сказала Элизавет.

– Ну что ж, – сказал Дэниэл. – Тогда мой здравый ум принимает твой вызов.

– Вы уверены, что хотите войны? – сказал человек в костюме дерева.

Человек в костюме дерева стоял, расставив ветки в воздухе, словно он/она поднимал/а руки вверх. Мужчина с оружием целился в человека в костюме дерева.

– Вы мне угрожаете? – спросил мужчина с оружием.

– Нет, – сказал человек в костюме дерева. – Оружие-то у вас.

– Я человек мирный, – сказал мужчина с оружием. – Я не хочу неприятностей. Потому и ношу с собой оружие. И не то чтобы я имел что-то против таких людей, как вы, в целом.

– Кого вы подразумеваете под «такими людьми, как я»? – спросил человек в костюме дерева.

– Того, о ком я сказал. Людей в костюмах деревьев для дурацкой пантомимы, – сказал мужчина с оружием.

– Но почему? – спросил человек в костюме дерева.

– Представьте, что будет, если все начнут носить костюмы деревьев, – сказал мужчина с оружием. – Как будто в лесу живешь. А мы ведь не в лесу. Этот город был городом задолго до того, как я родился. Если он устраивал моих родителей, бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек…

– А как же ваш собственный костюм? – спросил человек в костюме дерева.

(Человек с оружием был в джинсах, футболке и бейсбольной кепке.)

– Это не костюм, – сказал он. – Это моя одежда.

– А это моя одежда. Но я же не называю вашу одежду дурацкой, – сказал человек в костюме дерева.

– Ага, рискните здоровьем, – сказал мужчина и взмахнул оружием.

– Но все равно одежда у вас дурацкая, – сказал он. – Обычные люди не ходят в костюмах деревьев. По крайней мере, здесь у нас. Уж не знаю, что делают в других городах и поселках – это их личное дело. Но если вы будете настаивать на своем, то станете наряжать деревьями своих ребятишек, своих женщин. Нужно подавить это в зародыше.

Мужчина поднял оружие и навел на него. Человек в костюме из толстой хлопчатобумажной ткани приготовился. Маленькие травинки, нарисованные вдоль подола, задрожали у нарисованных корней. Мужчина заглянул в прицел своего оружия. Потом снова опустил оружие и рассмеялся.