— Экий ты парень несговорчивый. Да пойми ты, не могу я — не могу. Там меня каждая собака знает, а дело политическое.

— Так бы и сказал!

— Фу! — воскликнул Иван, потирая щеку. — Тяжелый ты человек.

— Наш характер, — вздохнула Прасковья Даниловна, — просто ума не приложу, как это на свете получается — чуб и очи руденковские, да и вообще дитя батька да матери. Откуда у него такой характер?

— Ой, наш, ненька, наш. Тяжко ему на свете придется.

— Ничего — прожили, — обиделся Тарас Игнатович.

— А сколько врагов нажили?

— Ну, конечно, еще и про врагов думать. Нехай сами про себя думают.

Минула ночь, заводской хлопотливый день; после работы Тимош отправился на Ивановку выполнять поручение старшего брата. Не без труда нашел хату, — переулки путанные-перепутанные, — постучал. Дверь открыла чернявая тоненькая барышня.

«Она самая!» — подумал Тимош, однако вида не подал, что знает уже про нее.

— Извините, что беспокою, — проговорил деликатно, а сам украдкой чернявую барышню разглядывает: талия — двумя четвертями обхватить, личико беленькое, черные глаза так и сверкают. Пухлый детский рот то капризно выпятит, то вдруг вытянет упрямо ниточкой.

А главное — поворот головы. Оглянулась на него, пропуская в хату, Тимош обомлел — родная сестра незабвенной его «начальницы»!

И слова произносит также небрежно, легко. Плавная речь, русская, чистая, закрыл бы глаза, слушал и слушал… И голос мягкий, грудной, задушевный, что ни произнести таким голосом, всё хорошо. И сама вся хорошая, хорошая.

«Ну, молодец Иван, — подумал Тимош, — правильно выбрал барышню. А я-то дурак, еще не хотел идти».

— Чем могу служить? — спрашивает она и улыбается.

«Служить! Да ты прикажи, — на небо полезу, в пекло! Скажи, — солнце сниму. Прикажи луну, луну притащим. Не хочешь луну, не надо. Давай звезды снимать».

— Что вам угодно? — повторяет она и перестает улыбаться.

Что угодно! Язык одеревенел, ни одно слово не приходит на ум. Схватил бы ее на руки, — полмира бери, только оком глянь. За пороги, за Черное море, на коне, на дубах, вплавь, на край света!

Тимош поднял глаза — нет, не она — другая. Хорошая, но другая.

— Меня Иван прислал.

— Иван! — как изменилось ее лицо, мгновенно исчезли снисходительность и упрямство; тревога, смятение, радость заиграли в черных глазах. — Он здесь? Всё благополучно?

— Да, благополучно. Приехал ненадолго, скоро уедет.

— Скоро?

— Да, я так думаю. Он никогда долго не задерживался.

— Почему не зашел?

— Не знаю. У него еще дела на Моторивке. Палажку проведать надо.

— Палажку?

— Ну, да. Тетка там одна. Он всегда до нее ездит.

— Но мог бы все-таки… Не умерла бы его Палажка. Однако, что же мы стоим в сенях. Заходите в комнату.

— Да нет, спасибо, зачем, — деликатно отказывался Тимош, войдя уже в горницу, — я сейчас и пойду. Иван просил сказать, что он приехал и хотел бы повидаться. Ну, он меня попросил, а я, конечно, сейчас же побежал. Только вот на завод, а оттуда сейчас же прямо к вам… — Тимош сам подивился тому, что язык вдруг развязался и заработал с непредвиденной словоохотливостью. Однако тут он приметил собравшихся в комнате людей и умолк.

Высокий студент, очень похожий на чернявую барышню, стоял у окна, другой студент, плотный, бородатый, с лицом, изрытым оспинками, перебирал книжки на полках. Третий, — студент не студент, не поймешь, — черная, косоворотка без вышивки, а так просто на пуговицах; без пенсне, без бороды, только чуть-чуть усики, — при слове «Иван» поднял голову. Сидел он на кушетке с газетой в руках, отшвырнул газету, — кажется «Южный край», — подошел к Тимошу, протянул руку.

— Будем знакомы — Павел. Родной братец вот этой милой барышни. Прошу запомнить — родной брат — это я. А вон тот молодой красавец, у окна, очень на нее похожий, ничего общего с нашим знаменитым родом не имеет. Прошу не путать, молодой человек.

— Оставь парня, — повела плечом девушка, — успеешь еще похвастаться знаменитым родом.

— Нет-с, извини, я сейчас и немедленно желаю представиться брату Ивана. Слыхал о вас, Руденко, — пожал он руку Тимоша, — ну, конечно, это он, Агнеса, — обратился Павел к девушке. — Это Руденко. Сразу узнал его… Я, друг мой, вот так, рядочком с твоим отцом на баррикадах стоял, — он продолжал разглядывать Тимоша несколько бесцеремонно, но эта бесцеремонность, простоватая и дружеская, нисколько не смущала и не обижала парня.

«Руденко! Он сказал — Руденко. Он помнит отца! Это первый человек, который заговорил с ним об отце. Они были рядом…» — от волнения Тимош не знал, куда деть руки, куда деть себя, не видел уже ничего вокруг.

— Что вы так недоверчиво уставились на меня, друг мой Тимош? — по-своему понял его смущение Павел. — Не глядите, что я безусый. Тогда я был совсем еще юнцом. Мальчишкой. Первый бой — это не забывается, — он отвел Тимоша в сторону, не обращая внимания на присутствующих, не замечая нетерпеливых взглядов Агнесы, — вы приходите к нам. Чаще приходите. Агнеса, знаешь… — крикнул он девушке, — удивительно мне смотреть на него. Жизнь возрождается!

— Ты всегда был восторженным человеком, Павел… Но позволь сперва поговорить о текущих делах.

— Прости. Мы все эгоисты. Ступайте к ней, — отпустил Павел Тимоша.

— Иван здоров? — допытывалась девушка. — Не говорил о себе? Почему уехал из Петрограда?

Тимош ничего толком не мог ответить. Закусив губу, девушка разглядывала Тимоша, как смотрят на малых ребят, когда хотят определить возраст.

— Вы учитесь? — спросила вдруг она.

— Нет. Работаю.

— Где?

«На оборонном», — подумал про себя Тимош и вслух произнес:

— На шабалдасовском. Это над рекой.

— Знаю. Оборонщики?

Бородатый студент мигом подскочил к Тимошу.

— На шабалдасовском? Товарищи! — обратился он к собравшимся. — Слышите, рабочий с шабалдасовского завода. Очень интересно. Ну и что же вы там думаете — на шабалдасовском?

— А что нам думать. Это вы думайте. Вы — образованные.

— Здорово, — рассмеялся Павел, — что, коллега, скушали?

— Скушали. Не привыкать. И думать нам не привыкать. А задумались мы вот над чем: как там у вас на шабалдасовском заводе, молодой человек, дела обстоят? Работаете?

— Работаем.

— Ну, и как же вы работаете? Надо полагать — сдельно?

— Сдельно.

— Ну, и сколько же выгоняете?

— Когда как. Когда в полтора, когда и вдвое.

— Довольны?

— Чем?

— Да так, всем вообще. Положением на заводе, заработками, войной, положением на других заводах.

— А вы приходите к нам да посмотрите. Что ж так, первого встречного расспрашивать. Посмотрите сами да попробуйте.

— Руденко! Черт меня подери, если это не Руденко! — воскликнул Павел. Агнеса продолжала упрекать брата в восторженности.

А Руденко сказал:

— Ну, я пошел.

— А ведь верно, товарищи, — только теперь приблизился к