– А теперь они хотят устроить мою женитьбу на католичке, – жаловался он. – Я этого не перенесу! Ты знаешь, что наш отец взял Карра в секретари и я от него получаю письма?!

– Никогда не думала, что он настолько образован, чтобы уметь писать письма.

– Оказывается, образован. И умеет сочинять цветистые послания.

– Значит, мы просто не подозревали в этом молодом человеке таких качеств.

– Я ненавижу его и всю его породу!

Елизавета улыбнулась:

– Я не могла удержаться от смеха, когда ты ударил его по спине теннисной ракеткой.

Генрих рассмеялся вместе с ней:

– Меня снедало желание убить его.

– Однако он, похоже, не затаил злобы.

– Кто может сказать, что таится под этой красивой внешностью?

– Ну давай забудем о нем, Генрих, и подумаем о бале, который даем сегодня вечером. Юная леди Эссекс так искрение просила приглашения, что я не могла ей отказать.

Генрих отвернулся и посмотрел в окно. Он не хотел, чтобы его сестра увидела, как вспыхнуло его лицо.

– Она очень молода… слишком молода, – буркнул он.

– О нет, Генрих! Ей шестнадцать.

– И уже замужем, – продолжал Генрих. – А где ее муж?

– Их поженили детьми. Они еще не жили вместе, – улыбнулась Елизавета. – А глядя на нее, я бы сказала, что давно пора.

– Какой у тебя опыт в подобных делах?

– Дорогой Генрих, есть вещи очевидные, и не нужно никакого опыта, чтобы это понять.

Елизавета заговорила об Арабелле. Она жалела свою родственницу, и Генрих тоже. «Если бы я был королем, – думал он, – не позволял бы себе волноваться из-за других претендентов на престол». Право его отца на царствование было гораздо обоснованнее, и Генрих был уверен, что народ не намерен посадить на трон Арабеллу. Ужас, который отец питал к заговорам, заставляет его так нервничать.

Генрих высказал это Елизавете, по на самом деле он думал вовсе не об отце и Арабелле. Он размышлял, не потанцевать ли вечером с леди Эссекс.

* * *

Королевский дворец развлечений, Оутлендс, располагался неподалеку от берегов Темзы. Он был выстроен в форме двух четырехугольников и имел тройную ограду, а его сады были просто великолепны. Когда Франсис миновала привратницкий дом с навесными бойницами и посмотрела на угловые башни и массивные эркеры, она решила, что в этом дворце принц Уэльский станет ее любовником.

С ней была Дженнет. Франсис выбрала эту девушку своей самой доверенной служанкой. Она могла бы найти других, более подобострастных, но дерзость Дженнет, которая всегда была завуалированной и только в редких случаях давала о себе знать, правилась Франсис. Эта девушка знала о таких вещах, которые, как подозревала Франсис, могли бы ей пригодиться в будущем. Между ними возникла невидимая связь. С Дженнет Франсис говорила более свободно, чем с кем-либо еще. Она была уверена, что Дженнет сохранит ее секреты. У Франсис часто возникало чувство, что если Дженнет принадлежала бы к ее кругу, то была бы очень похожа на нее, а если бы Франсис сама родилась в такой семье, как Дженнет, то стала бы такой, какая она теперь.

Служанка, к примеру, знала о надеждах Франсис в отношении принца Уэльского. И ее ничуть не смущало, что молодая девушка, будучи замужем за одним мужчиной, который так и не стал ее мужем, стремится стать любовницей другого. Дженнет производила впечатление, что она здесь для того, чтобы выполнять все желания своей хозяйки, и, что бы пи пожелала Франсис, она считала естественным и разумным.

Пока служанка помогала ей одеваться на бал, Франсис критическим взглядом смотрела на собственное отражение в зеркале. Дженнет, потупив взгляд, заверяла свою хозяйку, что та никогда прежде не выглядела лучше.

– На сколько лет я выгляжу, Дженнет?

– На все восемнадцать, миледи.

Дженнет не сказала бы этого, не будь это правдой. Франсис рано повзрослела.

– А мое платье?

– Идет, как никогда. С вами ни одной даме не сравниться!

– Как бы мне хотелось, чтобы меня не выдали замуж за Эссекса!

– Тогда вы не были бы графиней, миледи.

– Да, но это не имеет значения. Я оставалась бы дочерью своего отца, и благодаря этому меня приняли бы ко двору принца.

– Вы старше его, миледи.

– О нет!

– Я не имела в виду по годам.

– Я тебя понимаю.

– А старший показывает пример.

– Он не такой, как другие, Дженнет. Генрих совсем неиспорченный молодой человек. Он не желает делать то, чего потом будет стыдиться.

Дженнет издала короткий смешок.

– Когда добродетель впадает в соблазн, то надает гораздо ниже.

– Иногда я думаю, что он никогда не поддастся соблазну.

– Есть способы, миледи.

– Какие?

– Я знаю, как добыть приворотное зелье, которое наверняка сработает.

Сердечко Франсис забилось чуть быстрее.

Потом она взглянула на собственное блистательное отражение. Франсис была уверена в своих чарах и не верила, что они ее подведут.

А если подведут, тогда она серьезно задумается о приворотном зелье Дженнет.

* * *

В Оутлендсе было меньше церемоний, нежели в Сент-Джеймсе или Хэмптон-Корт, и почти все здесь вскоре поняли, что принц, который никогда прежде не интересовался женщинами, увлечен юной графиней Эссекс, поэтому, когда она выманила его после танца в сад, никто за ними не последовал, полагая, что принц желает, чтобы их оставили наедине.

Франсис, которая инстинктивно знала, как и когда нужно действовать в подобных делах, была уверена, что если хочет стать любовницей принца, то должна заставить его преодолеть все сомнения до того, как он поймет всю силу ее чар. Если он поймет, как ей не терпится заполучить его, он воздвигнет между ними такой барьер, что соблазнение станет невозможным.

Хотя они оба были девственниками, Франсис была готова подать пример, и более того – твердо решила сделать это.

Прогуливаясь между цветочными клумбами, таинственными при свете луны, она все теснее прижималась к принцу. Он колебался и вернулся бы во дворец, но Франсис взяла его под руку и сказала, что счастлива находиться при дворе, а особенно при дворе принца.

Приличия подсказали ему ответ, что и он счастлив видеть ее в числе его придворных. Услышав это, Франсис поднесла его руку к губам и поцеловала.

Генрих резко ее выдернул.

– Я вас обидела? – спросила она, и ее прекрасные глаза смотрели в ужасе.

– Нет… нет. Но лучше не надо…

– Не надо что?

– Целовать… целовать мою руку.