А не понимал я причины ее возмущения, поскольку у соборной решетки было несколько парочек и некоторые даже с детьми, но проследив за ее взглядом я увидел что целуются только эти двое. И конечно Ася кинулась высказать, всё что она думает и о своей подруге, и о бывшем молодом человеке. Она только буркнула что-то вроде: “Как я могла быть такой дурой…” И рванулась к этой парочке. Добежать она не успела: мне показалась, что она споткнулась и свалилась куда-то в яму. Я проваливался за подкладку не один раз, но никогда не видел, как это выглядит со стороны. И никто, наверное, не видел: все, кто был в этот момент возле собора, даже глазом не повели, когда Ася рухнула лицом на асфальт. Только ни асфальта ни чего-либо другого под её лицом в этот момент не было, а когда это самое ничего пропало, то и Аси там тоже уже не было. Я какое-то время ошалело оглядывался по сторонам и это мои современники конечно же заметили и люди стали отходить от меня подальше – чудесное качество: люди не замечают, что на их глазах исчез человек, главное чтобы он сделал это тихо и деликатно, но вот если он начнет угрожать их приятной обыденности и позитиву, то на это они несомненно обратят внимание.

– Чего пялишься?

Двое молодых парней почувствовали себя задетыми и решили поинтересоваться моим таким странным поведением. Но мне-то нужно было как-то помочь Асе, мне нужно было ее вытащить или самому попасть за подкладку, так что срать я хотел на их обиды, на их вызовы и… Или нет. Ася провалилась потому что увидела своего бывшего со своей подругой, тоже теперь бывшей и это зрелище настолько вывело ее из себя, что она потеряла связь с реальностью. Не знаю, чего в ней было больше: обиды, злости, жалости к себе, или презрения, но этой встряски оказалось достаточно, чтобы уйти за подкладку. Обычно так с людьми не происходит, видимо, но если это однажды случилось, то дальше это напоминает хронический вывих. Мне вот в прошлый раз помогла взбучка от двух гоблинов.

– Я не понял, ты чего уставился, а?

Я действительно продолжал смотреть на двух этих парней. Они были не очень здоровые, но их акцент подсказывал мне, что они не привыкли пасовать в конфликтах и обладают взрывным темпераментом, а сломанные уши намекали, что ребята увлекаются борьбой. Значит они мне подходят, но нельзя затягивать.

– Тебя ебёт? – спросил я очень внятно, чтобы подчеркнуть всю серьёзность моих намерений.

– Проблем хочешь? Чего ты смотришь я не понял? – ребята слишком долго раскачивались.

– Какая ты проблема. Подружку свою поцелуй и валите оба, пока я вам зубы не выбил.

Они продолжали изображать удивление моему нахальству, хмурили брови, спрашивали о чём-то, но время поджимало, и я рванул в их сторону. Мне уже было страшно, нокак-то недостаточно страшно. Я должен был получить действительно сильную встряску, чтобы вывалится за подкладку. Хорошо, что я не умею драться, теперь бы мне это только помешало бы. Я быстро приближался к ребятам, прикидывая по дороге, как бы так начать кутерьму, чтобы меня не сразу сбили с ног, и чтобы перед этим я всё-таки успел хорошенечко вмазать хотя бы одному из них, для нужного настроя – им предстояло сегодня хорошо потрудится, чтобы отправить подальше отсюда. Ребята, надо сказать не разочаровали: они довольно быстро справились с удивлением, и я почти сразу получил по голове, но как-то в полсилы что ли. Они, то пытались махать ногами, то схватить меня за воротник куртки, и я решил немного их подстегнуть и пошел на пролом. Пользуясь превосходством в весе и длине рук, я непрерывно выкидывал перед собой левый джеб. Такого удара недостаточно, чтобы уронить соперника на землю, но хватит, чтобы ему стало больно и крайне досадно. Им и впрямь стало досадно, и они накинулись на меня с двух сторон намереваясь, видимо, повалить на землю. Реальность даже не поморщилась и мой переход откладывался, а меня, напротив, охватил такой азарт и такое упоение: я вертел корпусом, бил головой и кулаками, орал матом и в какой-то момент мне даже показалось, что победа будет за мной, но сильный удар по затылку привел меня сначала в некоторое замешательство, а потом я и вовсе почувствовал, что оседаю на землю: “Кажется сработало” – пронеслось у меня в голове и в нос мне ударил запах пыли.

Глава одиннадцатая

Пейзаж, как всегда, был унылый, расцветка бедная, зато голова не болела. Я повертел головой, но так и не смог определить, где я нахожусь – кажется, что в этом я оказался впервые. Впрочем, это по-прежнему была Москва, как мне показалось: только домов таких теперь уже в ней нет. Последний раз я такие двухэтажные домики с внутренним двором и погребом в центре двора видел лет двадцать назад, где-то в районе Перервы. Вот в таком же дворике я и стоял теперь, глядя на окна второго этажа, пытаясь понять почему меня занесло именно сюда и пропустил момент, когда мне зашли за спину.

– Я тут родилась.

В какой-то момент мне показалось, что я сейчас сдохну. Нет, не умру а именно сдохну со всеми некрасивыми проявлениями, положенными умирающему. Моё сердце ускорилось, голова налилась тяжестью, а мышцы отказались подчиняться мне во всех даже самых укромных уголках моего тела. Хорошо, что я не успел позавтракать сегодня и поужинать вчера, иначе здесь запахло бы не только пылью.

– Ты убьешь меня когда-нибудь, таким образом. – сказал я Асе, не поворачивая к ней головы.

– Мы все когда-нибудь умрём. А в каком-то смысле, мы уже мертвы.

Это было довольно странное заявление. Когда я посмотрел на нее, то увидел, что выглядит она жутко, вернее, выглядела она хорошо, даже лучше обычного, очень красивой выглядела она теперь, но эта была красота призрака, статуи, мертвеца. Мне захотелось сказать ей, что-то доброе.

– Я скучал.

Она никак не отреагировала.

– Прости, что долго, но никто не хотел со мной драться всерьёз. Пришлось им хорошо всыпать, чтобы они проснулись…

Ася смотрела куда-то мимо меня.

– Так, – начал я специальным строгим тоном. – Давайте-ка, маленькая леди, просыпаться и думать, как мы отсюда выберемся.

Но она продолжала молчать и все смотрела поверх моей головы. Медленно я повернулся и увидел, что на углу дома стоит мертвый. Это было настолько неожиданно, что какое-то время я просто таращился на его лицо: мертвое холодное с черными провалами вместо глаз и рта. То