Но, может, он просто оправдывает себя этим. Надо же чем-то объяснить, почему один из самых крутых райдеров Праги хорош только на улице, а как только выходит на соревнования — выступает так, что хочется от стыда под землю провалиться. Мирек уже перестал было в них участвовать, но тут вот США приманили своими шикарными скейт-парками и классными ребятами, которые приедут на соревнования. Да и Макс уболтал. А в итоге то же, что и всегда: проваленная квалификация, мерзкая горечь во рту и показная широкая улыбка, чтобы никто не понял, как ему невыносимо стыдно за себя.

Мирек схватил скейт, бейсболку, накинул куртку. Да, он только что был на тренировке, но пофиг. Надо успокоиться. Просто покататься для себя.

Решение оказалось удачным! Вот точно говорят, что ничто так не прочищает мозг, как скейт. За полтора часа катания из головы вылетела и Лара с ее чертовыми голодными взглядами, от которых внутри все болезненно выкручивало, и ненавистные соревнования, после которых хотелось пристрелить себя, чтобы не мучиться. В мыслях звенела приятная пустота: там остался только ветер, шуршание колёс по асфальту и радостное удовлетворение. Ноги гудели, спина под курткой была мокрая насквозь.

Мирек бегом поднялся по лестнице, швырнул на пол скейт, шагнул в кухню и, рванув на себя дверцу холодильника, вытащил любимую «Крушовицу». Темное запотевшее стекло приятно холодило пальцы, а когда пиво ледяной волной прокатилось по пересохшему горлу, Мирек аж застонал от удовольствия. Боже, какой кайф! Теперь в душ — и он будет счастливейшим человеком на земле!

Оставив бутылку на столе, он шагнул в комнату, содрал с себя мокрую, прилипшую к спине футболку, схватил полотенце, толкнул дверь комнаты…

И увидел Лару.

Она стояла на кухне, в руках у неё была бутылка с пивом. Его бутылка. Которую он оставил на столе. И она пила из неё.

Пила пиво из его бутылки! Зачем, черт возьми? Это же Лара. Она шарахается от него, не выходит из комнаты, если он дома, дергается от каждого, даже случайного прикосновения. И тут вдруг сама — добровольно! — обхватывает своими невероятными пухлыми губами горлышко бутылки, которое несколько минут назад побывало у него во рту.

— Это мое пиво, — голос Мирка прозвучал хрипло и надтреснуто, и Лара, отпрыгнув от стола, как будто её застали на месте преступления, сильно покраснела.

— Я знаю, — прошептала она. И это смущение, закушенная губа и огромные виноватые глаза сказали ему так много, что все тело обдало жаром. Она специально это сделала! Она хотела…

— Ты могла просто попросить, — у Мирка так сильно бухало сердце, что пульс набатом отдавался в ушах. — Так захотелось моего пива? Или… меня?

Он так разволновался, что даже не заметил, что перешел на чешский. И не понял, когда Лара ему что-то ответила срывающимся голосом. Наверное, на русском.

— Я не понимаю, — признался он, облизывая пересохшие губы и надвигаясь на нее. — Ты сказала «да»?

Лара мотала головой, но почему-то не уходила, а ее глаза, не отрываясь, смотрели на него. «Убегай, черт тебя побери, если ты не хочешь!» — мысленно твердил Мирек, сокращая расстояние между ними. — «Я же, твою мать, не железный!»

Не ушла. Осталась стоять. А когда Мирек, шалея от собственной смелости, притянул Лару к себе и накрыл её губы своими, она вдруг коротко простонала и раскрыла свой нежный сладкий рот, впуская его язык. Мирку казалось, что он в первый раз целуется — настолько остро, ярко и хорошо это было. Невозможно было контролировать себя, когда тело, о котором мечтал ночами, вдруг оказалось тут, в его руках. Он, задыхаясь, гладил шелковые, пахнущие цветами волосы, проводил ладонями по крутому изгибу, где талия переходила в бедра и сходил с ума от того, какая она. Лучше, чем думал и представлял себе. Живая, горячая, нежная — она горела под его руками, под его поцелуями, прижималась к нему и гладила прохладными ладонями его голые плечи. И от этого кожа начинала пылать, а в голове становилось горячо и пусто.

Мирек на мгновение оторвался от её губ, чтобы вдохнуть воздуха, и тут Лара, тараща на него бессмысленные поплывшие глаза, стала бормотать что-то.

— Нет, нет, нельзя, — услышал он. И замер. Что случилось? Почему? Он неправильно понял, и она не хочет? Но разве, когда не хотят, так отчаянно вцепляются в мужские плечи?

— Если нет, тогда почему ты гладишь меня? — нежно шепнул он, снова притягивая к себе Лару, но она вдруг оттолкнула его.

— Отойди от меня! Не трогай! Никогда! Понял?!

Мирек ничего не понял.

— Лара!

И тут она удивила его еще раз: четко и внятно выговаривая чешские слова, она громко послала его в жопу. И умчалась в свою комнату.

Мирек, не веря своим ушам, обалдело посмотрел ей вслед. А потом громко расхохотался. Вот тебе и училка! Лицо суровое, губы строго поджаты — а в глазах-то черти прыгают. Огонь она внутри — он всегда об этом догадывался!

— Лара! — Мирек постучался к ней. Тишина. Толкнул дверь — та распахнулась. Хоть бы на ключ закрылась, если уж не хотела, чтобы он к ней заходил.

Он ожидал, что Лара заорет на него. Ну или кинется с кулаками. Или (это был самый приятный вариант) вообще бросится ему на шею.

Ни то, ни другое, ни третье.

Бешено сверкая серыми глазищами, которые на бледном лице казались просто огромными, Лара молча и сосредоточенно кидала вещи в раскрытый чемодан.

Ее трясло, и руки, которыми она хватала одежду, дрожали, как у наркомана.

— Не надо, — Мирек быстро оценил ситуацию и схватил чемодан, пытаясь отодвинуть его от Лары. — Оставайся.

Лара отрицательно качнула головой. Нет. Все же она ошиблась. Это изначально было очень плохой идеей. Лучше жить в одной комнате с толпой девочек и варить макароны на общей кухне, чем быть рядом с Миреком, на которого её тело делает стойку, как охотничья собака. Проблема ведь не в том, что он её поцеловал. Проблема в том, что она ему ответила.

— Куда ты пойдешь? — не отставал он.

— Хоть куда. Рядом с тобой я и минуты не останусь. Лучше на улице буду жить.

Отобрав у оторопевшего Мирка обратно свой чемодан, Лара продолжила швырять туда вещи. Она съедет прямо сейчас! И будет сидеть с чемоданом в холле, пока её не поселят куда-нибудь еще.

— Почему? Я не понимаю.

Она глубоко вздохнула и посмотрела на Мирека. Правда не понимает? Или прикидывается?

— Я твой преподаватель. Если узнают о том, что между нами не рабочие отношения, меня уволят, а тебя отчислят.

— Мне неважно, — искренне сказал Мирек. Уж за что бы он точно не стал держаться, так это за место в универе. Он и учился то больше для того, чтобы родители к нему не привязывались. Ну выгонят! Подумаешь, большая проблема. Пойдет работать, а осенью еще поступит. Или не поступит.

— Я не боюсь, что меня отчислят, — пояснил он еще раз. Лара замерла, а потом медленно развернулась к нему. И выражение её лица не сулило ничего хорошего.