графики, отчеты и планы. Отныне рядом с ее величеством запятой станет ее всемогущество цифра. Уже сейчас очевидно, что количество знаков препинания, набираемых, скажем, самым младшим Запятунчиком никак не коррелирует с цифрой в его окладе и цифрой часов, проведенных телом запятунчика в стенах нашего Института. Необходимо гармонизировать и оптимизировать эту анархию корреляций!

Очевидно, что количество запятых, набираемых за день, нуждается в увеличении, цифры оклада в понижении, а часы требуют метафизичности! Да, да коллеги, цифры часов, проведенных в аудитории надо МЕТАФИЗИРОВАТЬ, и перевести в область бесконечности. Таким образом, бездушная и антипрактическая философия обретет смысл и почтение в наших глазах. А Бесконечность будет достигнута самыми младшими Запятунчиками и даже (!) Запятунчиками со степенью, уже в этом квартале, также как впервые в истории представится возможность увидеть абсолютный ноль в эмпирическом пространстве, например, в формате месячного оклада.

Сомневающиеся столкнутся со святейшим алгоритмом нашего электронно-вычислительного центра, истинными формулами расчета и могут их оспорить на конференции по высшей математике на очередном конгрессе, который пройдет через четыре года… А теперь коллеги к ЗАПЯТЫМ и ЦИФРАМ».

Неделю спустя.

— Месье! Я обязан Вам сообщить…. Эээ…. Я имею честь… эээ… Я имею радостную возможность уведомить вас… эээээ… — Наш директор великолепно грассировал, но очень долго выбирал обращение к аудитории, полной сотрудников лангедоковского института. Наконец, — он продолжил, — ээээ…. мы решили оптимизировать аудиторные часы и избавить Вас от излишней забюрократизированности системы. Отныне рассчитывать часы нагрузки будет великолепная программа, написанная нашими прекрасными программистами и адоптированная нашими восхитительными экономистами, — зал притих, понимая, что грядет подвох. И он наступил.

— Ээээ… как оказалось, мы не ценим наших преподавателей, перегружаем их работой…. (И переплачиваем зарплату, — шепнул мне мой внутренний голос).

— Ээээ… отныне нагрузка падает. И по требованию профкома руководство института, идя навстречу желанию коллектива, одновременно с нагрузкой снимает с вас и двадцать процентов зарплаты. Месье, это коснется не всех, а только тех, кто читает дисциплины, не призванные создавать из наших студентов опытных специалистов… Например, философия сокращена втрое, социология, политология и культурология же будут сокращены вдвое.

Но, внимание! В пять раз увеличено количество часов на такие предметы как «Организация порядка на рабочем столе в операционной системе Виндоус», «Теория и практика нормализации бумажной документации на один условный рабочий день». Причем, — директор радостно улыбнулся, — философия становится факультативом (как и социология, и политология, впрочем, тоже), а вот для перечисленных выше практико-ориентированных дисциплин не только увеличили часы аудиторной работы, но они стали общеобязательными для всех студентов и будут читаться каждый второй семестр на протяжении всех четырех лет обучения.

Я смотрел на нашего директора и медленно бледнел. В кармане завибрировал мой коммуникатор. Я вынул его и увидел дружескую эсемеску от Луи Ришара: «Браво коллега! Самый фанатичный читатель вашего танго с запятулями, стал генератором новых подходов в нашем мире. А Вы ведь считали, что пишите бред… Зря… вы формируете новую реальность и только несколько гениев, например, директуля на сцене — это оценил в полной мере…».

По окончании общего собрания я опрометью бросился на второй этаж, в наш читальный зал. Там, в силу наличия множества книг, всегда было отсутствие студентов, а, значит, обретались: тишина и творческие круги вдохновения. Я открыл свой ноутбук и начал судорожно читать очередную главку о запятулях, неделю назад отправленную месье Ришару… Я читал и крупные капли пота выступали у меня на лбу, а экранчик ноутбука иногда пропадал и я почти физически ощущал, как открывалось какое-то окно, в котором я видел нашего ээээкающего директора.

ДИССЕРТАЦИЯ (Апрель)

«Прогресс — это движение по кругу, но все более быстрое».

Леонард Левинсон

Весь день в нашем Лангедоке лил дождь. Он изрыгал потоки воды и мелких градинок, которые вымывали начисто не только плащи прохожих, но и их души. Лица горожан были серыми, скучными, утомленными. Лично я выглядел иначе. Вчерашняя смесь сидра с коньяком и отвратительным пивным пойлом, сегодня брала свое. Меня бил озноб, лицо было необыкновенно красным, а вокруг глаз нарезали свою джангу с тенями все оттенки желто-синего спектра. К тому же в мои давно изношенные туфли проникла вода, и я чувствовал начинающуюся простуду. После восьми часов непрерывных лекционных занятий, кофе заменило мне кровь, а отсохший язык переставал повиноваться. Одним словом, я боролся с самим собой и поэтому выглядел импульсивным живчиком с лицом перезревшего вурдалака.

В этих декорациях меня нашел наш аспирант: художник, поэт, музыкант, спортсмен и немного алкоголик. Ах да, он писал диссертацию по философии, однако сформулированная им тема звучала несколько мистически: «Проблема выбора и свободной воли», а содержание текста диссертации явно свидетельствовало, что автор влюблен в догматические споры первых вселенских соборов. Одним словом, это был наш лучший аспирант, которому светило большое научное будущее, хотя наблюдая его со стороны, мне всегда казалось, что это он сам считает себя тем, что освещает будущее науки. Собственно, мы с ним и подружились на почве любви к свету будущего, поэзии, богословию и алкоголизму в умеренных дозах. Безусловно, мы увидели друг в друге истинных философов. И как люди одного круга встречались очень редко и всегда после исполнения служебных обязанностей. Но сегодня было исключение. Андре Валлантен Перро или просто — Андре Сказочник, радостно улыбаясь, ждал меня у выхода из лекционной аудитории.

— Ольежь! Три литра элитного коньяка и стихи, посвященные в твой адрес, я уже приготовил, быть может, немного маслин?

— Андре?!

— Ольежь, послезавтра я регистрирую свой диссертационный текст в философском департаменте, но мой манускрипт далек от того официоза, который от меня требуют. Я истощен. Я уже не могу ни о чем писать. Я уже запутался в этих инструкциях, регламентах и методических указаниях. Ольежь, — вот 250 страниц моей диссертации, вот Я, вот в этой сумке три литра коньяка и моя благодарность в стихах… помоги мне!

— Андре, но сделать такое за полтора дня…

— Ольежь! Нужно сделать сегодня, вернее, до завтра. До завтрашнего утра. Сейчас 20–15, завтра в 5-00 я приступлю к правкам, завтра к 20–00 я закончу и перешлю диссертацию в департамент, а послезавтра в 8-00 я либо пройду этих вампиров, либо буду изгнан из рядов науки и меня вынудятвыплатить департаменту за все три года учебы… Помоги мне!

Я смотрел в его чистые глаза поэта и вспоминал свою молодость, когда был только я сам, мой текст и безжалостный научный руководитель (бывший профессиональный убийца-диверсант из элитных военных подразделений Иностранного легиона). Он лишь на склоне лет стал преподавателем философии… и