В заднем кармане моих брюк, которые были аккуратно перекинуты через спинку стула, придвинутого к письменному столу, оставалось еще сколько-то долларов; но когда я захотел подняться, чтобы достать их и дать Финкельштейну, я почувствовал, что мои ноги с трудом меня слушаются. Все мое тело стало вдруг тряпичным, как у куклы-марионетки.

— Господин Либман, вы не должны напрягаться. Напрягаться вредно. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Воды, пожалуйста, — хриплым голосом попросил я.

Ссутулив спину, Финкельштейн двинулся в ванную и начал оттуда литургические песнопения, во все горло выводя: «Wasser; was sinds wir ohne dich? Nur Knochen und Staub… Nur Knochen und Staub…»[16]

Прошло немного времени и я значительно приободрился. Странно, но все у меня опять двигалось нормально: пальцы на ногах, ноги, мысли в голове — так тропический лес снова оживает после хорошего ливня. Я лежал в 961-м номере гостиницы «Октябрьская». Место: Санкт-Петербург, Россия. Выходит, я спал два дня подряд? Ну, и что в этом такого особенного? Кто сказал, что умственный труд не изнуряет? Сколько недель я брожу здесь повсюду, вынашивая план вернуть золотое кольцо. Моя жизнь — безнадежно бурлящий источник. Да, моя жизнь!

Я снова задремал. Когда я проснулся, оказалось, что Финкельштейн до сих пор не ушел. Скрестив свои журавлиные ноги, он сидел на стуле возле окна, шурша газетой. Когда я громко окликнул его по имени, он, как вышколенный служащий, подскочил ко мне, что мне совсем не понравилось.

— Почему вы до сих пор тут? — осведомился я.

— Ну, видите ли… — заламывая руки, он уставился в пол. — Честно говоря, здесь у вас так уютно. Так тепло. В комнатке, которую я снимаю, напротив монастыря — он махнул рукой в сторону окна — холодно, как в погребе. У нас до сих пор не топят.

— Правда?

Финкельштейн рассказал, что обычно отопление включают примерно в это время, но в этом году, возможно, придется прождать еще несколько недель до того как теплоцентрали дадут тепло. У города нет денег. И все из-за кризиса.

— Финкельштейн, — строго проговорил я, влажным взором глядя на него с подушки. — Вон там, видишь, висят мои брюки. В их заднем кармане есть еще добрая пачка американских зеленых. Возьми себе столько, сколько тебе понадобится. Бери не стесняйся и включи дома кнопку отопления. Холод — это самое страшное, что может случиться с человеком в жизни. Что бы ни случилось, мы всегда должны оставаться во всеоружии на случай холода.

— Danke schön,[17]— улыбнулся врач, покачивая головой, — но это не поможет. Здесь в Петербурге — центральное отопление, как, впрочем, и во всех русских городах. Кроме, разумеется, гостиниц, подобной этой, у которых своя бойлерная. Ну ладно, если я должен уйти…

— Оставайтесь столько, сколько захотите, — быстро ответил я, — вы мне не мешаете.

Я попросил его принести мне еще один стакан воды, и, утоляя жажду, думал: «Спасибо, доктор, сегодня у воды на редкость приятный вкус». Финкельштейн уже совсем собрался уйти, как вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

— Какой же я идиот! — вскричал он и нырнул в свою сумку, бормоча, что у него для меня с собой есть что-то важное.

Оказалось, что это письмо из консульства. В углу мраморно-белого конверта неярко пропечатался герб с голландским львом. Голландский лев. Лично для Либмана!

— Вскрыть для вас конверт?

— Нет, Финкельштейн, — ответил я, нервно вспарывая ногтями бумагу, — с этим я справлюсь сам.

Я включил ночник у себя над головой и начал читать:

Санкт-Петербург, хх октября 1998 года

Уважаемый господин Либманн,

В каждой избушке свои погремушки. У моей милой cупруги в прошлом году на рождество вдруг начались сильные рези в животе, и что же оказалось? Острый аппендицит! Пришлось отказаться от запланированного нами отдыха на горнолыжном курорте в Шамони. Ужасно, ужасно, но такова жизнь.

Связавшись с Гаагой, я догадался, что с вами произошло. Тоже ужасно. Вы устали и приехали сюда, чтобы переключиться и культурно расслабиться. Но всему приходит конец. Врачи из Бад-Отеля (там у вас, мне рассказали, чудесный вид на наше родное Северное море) ждут не дождутся, когда вы вернетесь под их крыло. Что за прелесть, жить в двух шагах от моря! Похоже, вас искали целый месяц.

Я заказал для вас на ближайшую субботу билет на самолет в Амстердам, вы летите нашей национальной авиакомпанией. Вы будете окружены заботой. Завтра, когда вы оправитесь, я позвоню вам в гостиницу. Мы обсудим некоторые детали. Но пока я заранее желаю вам приятного полета. И всего наилучшего!

С глубоким уважением,

Д-р права Леопард X. И. К. Л. Дефламинк.

Я скомкал письмо и зашвырнул его в ту сторону, в которой находилась ванная. «Наше родное Северное море». Тоже мне, лжепатриот.

— Хорошие новости? — поинтересовался Финкельштейн. — Что пишут с фронта?

— Они считают меня сумасшедшим.

Слабая боль пронзила мне диафрагму.

— Скажи честно, — обратился я к Финкельштейну, — ты ведь врач. Клятва Гиппократа не позволяет докторам лгать. Скажи: этот пациент-иностранец «verruckt oder nicht»?![18]

Финкельштейн с сомнением пошевелил своими обветренными губами; он собирался уже что-то ответить, как вдруг оглушительно зазвонил телефон, стоявший на письменном столе.

— Подождите, — бросил Финкельштейн и рысью кинулся снимать трубку. — Сейчас поднесу вам аппарат. Лежите, батенька. Видите, какой длинный шнур? Как раз хватило…

И с этими словами доктор поставил аппарат мне на колени.

— Это господин Либман? — услышал я уверенный женский голос с высокомерными интонациями. — Я бы хотела говорить с господином Либманом.

— Я слушаю, — ответил я.

Звонили из нидерландского консульства. Секретарь обещала соединить меня с консулом и просила минуту подождать.

Не прошло и секунды, как на том конце раздался громкий голос консула Дефламинка:

— Доброе утро! Или вернее, добрый день, господин Либман!

Он приветствовал меня фальшиво-оживленным, жизнерадостным тоном, от которого меня чуть не вырвало. «Фальшивая душонка! — подумал я, — и весь мир, состоящий из миллиардов фальшивых душонок, только и делает, что лжет и обманывает. Дьявольская комедия!» И еще я подумал: «ладно, буду молчать, просто не буду ничего ему отвечать. Пусть этот тип на том конце болтает себе, сколько влезет».