Она приникла к нему головой, и они стояли неподвижно, как будто спали. Ее палец прочертил тонкую линию вниз от плеча, параллельно разрезу.

— Было бы ужасно, если бы мы встретились в идеальных условиях. Тебе не кажется?

Поставив рядом тазик с горячей водой, она старалась смыть с его волос засохшую кровь. Он очень устал и боролся со сном. Выжав полотенце насухо, она принялась промывать его порезы: один на груди, другой на плече, потом на руках, и он постепенно начал двигать онемевшими пальцами.

— У тебя есть бритвенные принадлежности? Ну конечно есть.

Она провела ментоловым карандашом по трем порезам возле уха, а после предложила его побрить. Сполоснула бритву и села перед ним на стул, расставив ноги.

— Как ты, Патрик?

Последовал нервный смешок, который она любила.

— На грани, как обычно.

— Там и оставайся.

Он посмотрел ей прямо в глаза, стремясь к ней всем своим существом. Впервые он смотрел на нее не отрываясь. Она заметила, что на его лице нет боли, одно желание.

— Поговори со мной, Клара.

— Все эти мелкие шрамы…

Она вытерла бритву об одеяло. Он выглядел старше. Более незащищенным. Хороший способ узнать чье-то лицо, подумала она. Ей нужно было побрить его раньше. Тогда она скорее бы поняла, какой он хрупкий. Он был человеком привычки, принадлежал прошлому веку. Ей захотелось раскрасить его лицо, следовать очертаниям его щеки и брови. Создать еще один духовный портрет. Сейчас он был не таким безучастным, его кожа, подобно поверхности пещеры, могла изменить нанесенный на нее рисунок. Она покрыла мыльной пеной его лицо, ей захотелось изваять его голову. Пальцем она написала у него на лбу «ДИККЕНС 5».

— Я не хочу терять тебя, Патрик. Я не могу быть с тобой, но я не хочу тебя терять.

Она поднялась со стула, потянулась, разминая затекшую спину, и попятилась к оклеенной обоями стене. Потом подошла к окну. Патрик смотрел прямо перед собой на обои, как будто ее тело осталось там. Цветы, виноградная лоза, кое-где английские фазаны в листве, кое-где отодранные куски — следы, оставленные пьяным лесорубом, ищущим дверь. Патрик сидел и смотрел на расстилавшийся перед ним ландшафт.

— Ты знаешь, что в этих местах видели Смолла? Об этом написали торонтские газеты, и я подумал, что это не случайно. Он должен был жить там, откуда я пришел, потому что с ним была ты. Он выспрашивал у тебя все подробности, как и я. Верно?

— Ему хотелось знать, откуда ты. Я рассказала ему не так уж много. Ты его не интересуешь, Патрик. Он богач, сбежавший от богачей. Он защищается. Он никогда не поверит, что ты пришел за мной.

Он повернул голову и стал смотреть на ее лицо на подушке, глядевшее в потолок.

— Между прочим, я знал, что мне достанется, когда я снова тебя увижу. Мне снились сны: я подхожу к тебе на танцах, и меня избивают.

Приподнявшись, она дотронулась до его груди.

— Доктор наложил хорошую повязку.

— Смолл знает, что ты здесь со мной?

— Наверное. Давай не будем про него говорить, Патрик. Утром я вернусь.

Через несколько секунд он уже спал. Из-за лекарства он весь вечер был вялым. Она долго смотрела на него. Около трех ночи она почувствовала его рядом. Они прильнули друг к другу, стараясь не задеть его раны, чувствуя друг друга всем телом, как во сне. Потом она прошла в ванную и появилась в виде силуэта. Патрик был умиротворенным и усталым.

— Спокойной ночи, Клара.

— Спокойной ночи, Патрик Льюис, Мой друг.

Он спал, держа ее за руку.

Она оделась в темноте и вышла, оставив его спящим. Пока она шла домой мимо Грантов и Миков, над Гусиным островом взошло солнце, блеснув на жестяной крыше дома мистера Мойра. Она встретила Джорджа Гранта-младшего с братом Расселом, гнавших домой коров, и они поговорили несколько минут. Повернув, она спустилась по извилистой тропинке к дому, где они сейчас жили и откуда они, вероятно, вскоре съедут. Между исходной и конечной точкой своего путешествия она была безумно счастлива.

Не заходя в дом, она спустилась к берегу, уселась там и стала глядеть на воду, прислонившись к красной лодке. Было холодно, но она была в пальто и занята мыслями. Она не знала, что происходит сейчас в гостинице, не знала, что на рассвете Патрик, проснувшись, обнаружил, что простыни испачканы кровью, насквозь пропитавшей его повязки, обнаружил даже безупречный отпечаток ее руки на обоях, кровавый след на английских цветах его спальни, где она, склонившись над ним, оперлась на стену, чтобы сохранить равновесие во время их близости. Бинты свисали с него, как мягкие белые ребра, а в это время Эмброуз, выйдя из дома, увидел, что Клара задумчиво сидит на берегу и смотрит на реку Патрика.

В туннеле под озером Онтарио два стоящих в грязи человека пожимают друг другу руки. Их испачканные землей лица, повернувшись, смотрят в камеру, рядом лежат кирка и лампа. На мгновение, пока изображение фиксируется на эмульсии, все замирают, другие рабочие молчат. Потом Артур Госс, городской фотограф, складывает треногу, собирает стеклянные пластинки, снимает с крюков связку лампочек, освещавших уходящий в глубину туннель на заднем плане, проходит со своей техникой пятьдесят ярдов до приставной лестницы и выбирается на солнечный свет.

Работа продолжается. Лопата вонзается в твердую глину. Когда люди натыкаются на скальную породу, они жгут ее и разрушают. Заполняют сотни бочек жидкой, чавкающей грязью и волокут из туннеля. Туннель прокладывают под озером на востоке города, чтобы установить впускные трубы для новой водоочистной станции.

1930 год. Единственное, что видит Патрик, копая в бурой скользкой темноте, — как лопата погружается в глину. Он чувствует, что перед ним целый материк. Рабочие копают туннель под одним из самых больших озер Северной Америки, рядом с шипящей лампой, соревнуясь в скорости со своими тенями. Каждый удар по толще глинистого сланца передается от ладоней к плечам, болью отзываясь в теле. Минут через двадцать на Патрика и других проходчиков наваливается свинцовая усталость, немеют руки, пересыхают легкие. Проходит еще час, потом еще четыре часа до перерыва, когда им дается полчаса на еду.

За восьмичасовую смену никто не произносит ни слова. В ответ на грубость бригадиров Патрик молчит, как молчат итальянцы и греки. Восемь часов в день воздух вокруг них колышется в тусклом свете. Издалека слышен непрестанный шум насосов, откачивающих воду, которая постоянно хлюпает у них под ногами. Все утро они, теряя равновесие, скользят по мокрой глине, мочатся там, где работают, едят там, где остались чужие экскременты.

Пока откатчики идут вперед с кирками и лопатами, торкретировщики наносят смесь бетона с песком на стены, чтобы те через несколько часов не обвалились. А вдруг они копают неправильно — всего на градус выше, чем предусмотрено безумным планом начальника строительства Харриса, задумавшего брать воду в трех тысячах трехстах ярдах от берега, — и туннель подойдет слишком близко ко дну озера Онтарио? Они представляли себе, как ворвавшийся в туннель поток обрушивается на них своей смертоносной тяжестью.