свое содержание. В конце месяца производился расчет: сколько он заработал по своим путевым листам и нарядам на ремонт, сколько было израсходовано на его полное содержание: питание, одежду. И разница шла в накопление по его счету. В конце службы деньги выдавались. Но так уж получалось что в конце у некоторых образовывался глубокий минус в основном за счет сурового пережога топлива. А за топливо надо было компенсировать в тройном размере стоимости. У солдат денег не было, и они слали телеграмы, чтоб им выслали деньги для расчета. Кто-то сильно скандалил, за кем-то приезжали родственники.

Однажды зимой мы возвращались на КАМАЗе из Каменки в Дуброво, ехали естественно по неотмеченным по карте военно – бетонным дорогам по лесу, и у нас отключились в снегопад «дворники». Мы останавливались бессчётное количество раз и Серёга тер шапкой лобовое стекло. Было страшно. В конце – концов измотанные мы приехали к середине ночи.

Иногда в Каменку надо было многим по своим делам, и мы набивались в спальник за спиной у водителя. Я была в те времена худая и, естественно, преимущественно там и ехала. Но мы периодически по честному менялись местами.

Летом 1988 года Серёге было двадцать четыре года, ему присвоили старшего лейтенанта, и его вернули в основное расположение батальона принимать роту. То есть повысили. Мы уехали из этого городка. Попутно у нас опять был отпуск, который мы провели частично в Луганске, Ровеньках и Гагре. И родина нам помогла в этом материально. Оказывается, то что мы находимся не вместе с основным батальоном означает «в полевых условиях» и за каждый день нам полагалось доплачивать что–то немного больше рубля. Вот эти деньги Серёге и всем остальным сотрудникам за весь период службы и выдали как раз к лету. С тем мы в отпуск и поехали.

С билетами было не очень и мы купили себе сидячие. Сидеть тысячу километров не очень классно, но терять дни тоже не радует. Поскольку сидячих на полке три, то мы с молодой попутчицей мирно разошлись на том, что верхнее – её, а нижнее – наше и как-то валетом заснули.

В Луганске и Ровеньках мы погостили несколько дней и нас отправили в Гагры. Мой отец договорился, что нас возьмут в самолет без билетов. И мы там были не одни такие. В самолете в проходе стояли люди как в трамвае. Потом их распихали по углам. Нам достался стул стюардессы, и я сидела у Серёги на руках. Потом из Сочи мы электричкой доехали до Гагры. И там довольно не слаженно провели время. Я бы не сказала что я скандальная или обидчивая, я даже не помню, что было не так. Ну, например, Серега психанул, что в столовой только харчо было, а картошки ни в каком виде не было, а я даже этого не замечала. Потом его несло дегустировать. Однажды я решила пойти в ущелье. Для меня это слово значило что – то красивое, пейзажное. Вот приходим мы на край Гагры на какую-то помойку (почти настоящую) и Сережа говорит что мы у цели. Я отказываюсь ему верить и продолжаю искать ущелье. Это было как в мультике: "Зайца не видали?" Вот долго мы там лазили, кругом была одна помойка, а ущелья я так и не нашла.

Кончилось тем что Серёга подружился с хозяином жилья и они по своему общались. А я просто ждала когда кончится наш отдых.

От Гагринского нашего путешествия у меня осталась куча фоток возле пальм, где я в новинке кооперативной моды того сезона – черных узорных сетчатых колготах из самых простых х/б ниток.

Ровно через год Гагры перестали быть курортом. Там началась настоящая война и всё было разрушено.

На обратный путь нам достались билеты на самолет до Ростова. Мы туда прилетели, пришли к моим родственникам и попали на какой – то большой праздник. Там было крупное застолье. Моя родня охотно с Серёгой познакомилась, нас усадили за стол и стали наливать по рюмкам и говорить тосты. И тут Серёга взорвался, что он не может пить из этих пиндюрок. Мой дядя поставил ему нормальный на взгляд Серёжи стакан и всё поладилось.

На следующий день мы поездом уехали в Луганск. И дальше мы гостили в Ровеньках.

Хозяйство мамы Серёги это была песня патриархальному быту. Там целиком властвовала свекровь. Все выполняли её указания. И только когда свёкр напивался вусмерть, то он позволял себе гоняться за нею вокруг дома с каким-нибудь опасным предметом. Но это со слов Серёги. Я такого не видела. Свёкр при мне был солидный, размеренный мужик.

Свекровь занималась всем. Она откармливала поросят, и в то же время покупала откормленных свиней и бычков, забивала, и торговала мясом на рынке. Она знала браконьеров и они ей продавали нерестовую рыбу, которую она потом перепродавала. Она у егерей покупала шкурки ондатр, вычиняла, шила шапки и продавала. Она могла торговать и птицей, при чём все было по научному: потрошок отдельно на тарелочке, тушка отдельно.

Как-то я с ней ходила покупать рыбу. Мне взвесили, я собралась платить, а она вылила воду из пакета и попросила перевесить. Казалось бы маленькая деталь.

Самогон, конечно, она тоже делала, и всегда передавая его Серёге говорила: «Нехай вин по трошечку». А на жалобы что «вин не по трошечку» объясняла, что сейчас же радиация, вот они и пьют, чтоб выводить нуклиды. Хоть от нуклидов вроде Кагор рекомендован, которого я в их ассортименте не наблюдала.

Свекровь постоянно посылала своих мужиков что – нибудь втихаря набрать на колхозном поле. Или им надо было ехать тяпать, закупать корм на рынке. У неё всё кипело.

Даже рождение её младших двойнят связано с легендарной историей. Свекровь тогда ещё и шмотками приторговывала и для этого нужно было съездить в Москву их купить. Вот она и поехала уже на сносях, потому что когда родит, то уже не сможет ехать. И там она всё замечательно накупила, но вот ещё ковер попался и упустить его было никак невозможно. Её сильный организм ковра уже не выдержал, и судьба её по срочному закинула в Московский роддом, откуда уже её с двойней, шмотками и ковром поехал забирать муж, это был 1970 год.

А шкурки вычинять свекровь научилась хитрым образом: подрядившись помогать какому – то специалисту и высмотрела тайно всю рецептуру.

Но у нее был один недостаток, свойственный собственно всему обществу в то