– Расскажи мне, что с тобой случилось. – В голосе Финна звучали одновременно приказ и мольба. – Где ты была все это время?

Алекс посмотрела на него и вздохнула так глубоко, словно этот вздох шел из самой глубины души.

– Я не говорю об этом, Финн. Стараюсь даже не думать. Я должна была похоронить прошлое, чтобы хоть как‑то жить дальше. Но ты прав. Наверное, ты – единственный человек, который имеет право услышать правду. Только не здесь. Мне нужно больше воздуха.

Финн бросил взгляд за окно, где снег все еще кружился, наметая сугробы.

– В таком случае тебе стоит переодеться.

Алекс вернулась в офис из дамской комнаты через пять минут, готовая достойно встретить любую непогоду. Теплые брюки облегали длинные стройные ноги, толстовка выглядывала из‑под полузастегнутой куртки. Шапочку и перчатки она надевала на ходу.

– Ты должна быть на обложке нашего каталога! – По тону Финна можно было предположить, что он шутит, но Алекс серьезно покачала головой:

– Мои модельные дни прошли окончательно и бесповоротно. Я никогда не любила это занятие, только хотела угодить маме. Ей нравилось слышать, что я похожа на нее. Модельный бизнес хоть как‑то нас сближал.

– Ты видишься с ней?

Алекс отвела глаза, но Финн успел заметить сгустившиеся в них темные тени.

– Она избегает любых напоминаний о тех временах.

Сказать на это было нечего, Финн не стал даже пытаться.

Холод ударил им в лицо, как только они шагнули за дверь. Не сговариваясь, Финн и Алекс пошли прочь от замка и озера к парку, уже прошитому дорожками для велосипедистов и любителей ходить пешком. Снежинки крутились все быстрее, ограничивая видимость.

– Знаешь, эти куртки шились для горнолыжных трасс. Я не думал, что смогу протестировать их в собственном дворе.

Финн повернулся к Алекс, которую с ног до головы припорошило искрящейся снежной пудрой. Ее щеки порозовели, на губах играла широкая, искренняя улыбка.

– Бодрит!

– Не то слово. Нам не помешала бы собачья упряжка.

В парке деревья прикрыли их от ветра, идти и разговаривать стало легче. Финн видел, что Алекс расслабилась, ему было так жаль портить ей настроение, что он едва не выбросил из головы цель прогулки. Вместе с тем он уже понял, как тяжело будет снова заставить ее открыться. Мучимый в равной мере любопытством и раскаянием, Финн решил использовать свой, возможно, единственный, шанс пролить свет на ее историю, выяснить отношения раз и навсегда.

– Так ты расскажешь, как Лола Бомон превратилась в Александру Давенпорт?

– Сначала ответь мне на вопрос. – Улыбка Алекс погасла, словно ее и не было. – Если бы твой пиар‑менеджер, Пенелопа, не попала в больницу, ты бы связался со мной? Или предпочел бы забыть, что нашел меня?

– Я никогда не забывал о тебе. Насчет остального сам не знаю, – признался Финн. – Я старался не копаться в прошлом, не тащить его обломки в будущее, которое принадлежит моим племянницам. Но, увидев тебя после всех этих лет, я словно бы заново обрел часть души, которую потерял. Много раз собирался позвонить или написать, мучился, придумывая, что сказать. А потом появился законный повод обратиться в агентство, и я наткнулся на Эмбер. Был разочарован, но вместе с тем испытал облегчение, особенно когда понял, что она не знает, как крепко твоя жизнь связана с Блейкли. Надеюсь, ты простишь меня за все уловки, которые я использовал, чтобы вынудить тебя приехать и остаться. Мне хотелось пообщаться с тобой, убедиться, что у тебя все благополучно.

– У меня все нормально. И этого достаточно.

– Я тебе не верю, – хрипло сказал Финн. – Девушка, которую я знал, никогда не согласилась бы на «нормально».

– Той девушки больше нет. Ты должен смириться с тем, что Лола Бомон ушла навсегда.

– Нет.

Финн повернулся и положил руки на плечи Александры. Она не пыталась вырваться, просто неподвижно стояла с умоляющим выражением в глазах. О чем она просила? Чтобы он перестал давить, оставил ее в пустом стерильном мире, который не мог предложить ничего лучше, чем «нормально»?

Может, было бы милосерднее исполнить желание, позволить Алекс жить размеренно и неторопливо. Но Финн чувствовал себя обязанным хотя бы попытаться воскресить милую, нахальную, непонятую дикарку, которую когда‑то любил. Какой бы болезненной и непредсказуемой ни была подчас жизнь, все, что угодно, казалось ему лучше машинального полусонного существования.

Конечно, Финн не мог принять решение за Алекс. Он мог только помочь ей прийти к нему самостоятельно.

– Лола Бомон всегда была хамелеоном, – сказал он. – Возможно, поэтому тебе так легко удалось от нее избавиться. Однако многие в замке и в деревне знали, что скрывается за масками, которые ты носила и меняла так же легко, как дизайнерские наряды на подиумах. Ты водила за нос родителей, учителей, своих инфантильных великосветских приятелей, но никогда не могла обмануть меня. Можешь назвать себя Лолой, Алекс, да как угодно, я все равно вижу тебя настоящую. В тебе всегда было гораздо больше истинной красоты, доброты и достоинства, чем ты показывала.

Алекс не ответила. Она словно окаменела под его руками, немая и покорная. Казалось, что слезы вот‑вот покатятся по ее щекам.

Напряжение нарастало, пока не стало абсолютно невыносимым. Финн много раз обещал себе не принимать эту ситуацию близко к сердцу, напоминал, что у них с Алекс нет будущего, что ему следует думать только о девочках. Но когда он вглядывался в океанскую глубину глаз Алекс и видел под серой поверхностью подавленную, спрятанную на дне страсть, будущее казалось ему слишком далеким и зыбким. Глаза Алекс звали, манили Финна, и все в нем радостно отзывалось на этот зов.

Чертыхнувшись, он отбросил все обещания в сторону и склонился к ее губам.

Поцелуй не был ни нежным, ни вопросительным. Финн брал свое, и это будоражило его кровь. Алекс не пыталась прижаться к нему или обнять, но и не отталкивала. Обнадеженный, Финн поцеловал ее глубже, настойчивее.

– Нет.

Он отпрянул. Неужели интуиция обманула, заставила неверно истолковать исходящие от Алекс сигналы, принять желаемое за действительное?

– Нет, – повторила она. – Я обещала рассказать свою историю, потому что ты должен понять, с кем имеешь дело, Финн. Я не хамелеон. Я пустая внутри. И всегда была такой.

Финн взглянул на Алекс, но она смотрела вперед, сжав губы. В гранитной твердости ее лица, холодных глазах не осталось ни следа теплоты и податливости. Но разве могла она рассказать ему что‑то, чего бы он уже не знал? Никакая правда не могла изменить чувства Финна – любовь, желание, непреодолимую тягу к этой женщине.

Они не сговаривались, куда идти, но в этом не было нужды. Следуя за подругой детства по тихому заснеженному лесу, Финн думал, что ей так и не удалось похоронить свое прошлое, как бы она ни убеждала его в обратном. Иначе Алекс не помнила бы дорогу так же хорошо, как он сам.