Ханкалу я знаю очень хорошо: во время боевых действий многим журналистам пришлось жить на территории лагеря. Через весь лагерь ходили на взлетную площадку и часто видели то, что не следовало бы видеть. Как вели со взлетной площадки пленных из Комсомольского, мы тоже видели. И куда вели, видели. Тогда любой боец в Ханкале знал, где находятся ямы для пленных. Сейчас на этом месте палатки, где живут солдаты.

– Да вы что, думаете, что мы средневековыми методами действуем? – удивился начальник пресс-центра в Ханкале Сергей Артемов, когда я рассказала ему о найденных под Танги-Чу могильниках с трупами чеченцев. Он сказал, что военные не настолько опустились, чтобы позволять себе живьем закапывать людей. Пока шла война, действовали законы войны. А теперь другие законы.

– Да, таких могильников много, – подтвердил сотрудник военной прокуратуры в Ханкале. – Но когда шли бои с армией бандитов, трупы сваливали в одну яму, не хоронить же их. С нашими они поступали хуже.

Увидеть ямы для пленных, которые сегодня местные называют фильтрационными лагерями, мне так и не удалось. Проверить эту информацию практически невозможно – не станут же военные сами рассказывать о своей «неуставной» войне с местными. Правда, существование одного такого лагеря подтвердили сами сотрудники МВД: во время визита Владимира Рушайло в Грозный министру показали подземный изолятор временного содержания на территории комендатуры Заводского района. Журналистов, освещавших визит министра, в изолятор не пустили, заявив, что «ничего интересного, кроме избитых „духов“, там нет». Скорее всего, изолятор, показанный министру, был самым приличным. Такие изоляторы действительно есть при каждом РОВД, и возможно, что именно их чеченцы и называют фильтрационными лагерями.

Вообще о существовании фильтрационных лагерей в Чечне говорят много, особенно местные жители.

– Это подземные казематы, состоящие из нескольких помещений, – рассказывал чеченец Ахмед Джамаев, брат которого якобы побывал в таком лагере. – Живым оттуда, как правило, никто не выходит, потому что военные боятся, что об их зверствах узнают правозащитники.

Военные же говорят, что местные все время врут, потому что «боятся за своих родственников-боевиков» и надеются, что под давлением правозащитников военных из Чечни выведут.

– Они хуже боевиков, потому что выглядят хорошими, а на самом деле уничтожают наших мужчин, – говорила мне о военных жительница селения Аллерой Аминат. Ее муж пропал осенью прошлого года, и никаких известий о нем она не получала. В местной комендатуре обещали разобраться, но никаких объяснений женщине так и не дали. Аминат уверена, что ее муж не ушел к боевикам, а содержится в фильтрационном лагере, поэтому она ездила в Чернокозово, где находится единственный официальный следственный изолятор в республике. Вместе с другими женщинами, приехавшими узнать о судьбе своих мужей, она провела у входа в СИЗО две недели и ни с чем уехала домой.

Если раньше здесь говорили о том, что армия спасла республику от беззакония и произвола бандитов, а проколы военных списывались на сложность обстановки или неопытность, то теперь чеченцы, которые уже забыли о приговорах шариатских судов, о демонстрациях казней по телевизору и исчезновениях среди бела дня людей, виновниками всех бед считают именно военных. Потому что война затянулась, потому что, как говорила грозненская учительница Заира Махмудова, «надеялись на нормальную жизнь с работой, счастливыми детьми и спокойным сном, а получили голод, холод и страх». То же самое получили и военные.

Чеченцы верят разговорам о фильтрационных лагерях, и переубедить их невозможно. Они требуют вывести армию и предоставить защиту населения от бандитов чеченской милиции. Военные ненавидят чеченцев и готовы мстить.

– Кому? – спрашиваю я.

– «Чехам», – отвечают они.

– Люди устали, людей надо менять, – говорит начальник военного госпиталя в Моздоке полковник Сухомлинов. Измученных солдат и офицеров, прошедших всю войну, возвращают в Чечню, где гибли их друзья.

– Они подсознательно будут видеть здесь врагов, – утверждает полковник. – Поэтому ни о какой их созидательной деятельности здесь не может быть и речи.

27.03.2001. Взрыв

В Минеральных Водах на улице Советской вчера прощались сразу с двумя ее бывшими жительницами. 72-летняя Лидия Сагайдак погибла в первые секунды взрыва. Она находилась на молочном рынке, в нескольких метрах от машины со взрывчаткой. В маленьком дворе, в котором Лидия Григорьевна прожила всю свою жизнь, собрались все соседи.

Через квартал, в таком же маленьком солнечном дворе, прощались с медсестрой центральной районной больницы Любовью Черняховской.

– Ее весь город знал, – сказала старшая медсестра центральной районной больницы Ольга Новикова, – она была медсестрой высшей категории. В любое время врача могла заменить.

На центральное городское кладбище у подножия горы Змейка пришли несколько сотен человек. Все говорили, что любой из них мог оказаться на месте погибших. Говорили, что никто сегодня не чувствует себя в безопасности. Говорили тихо, будто боясь чего-то. Одна из женщин, прощаясь с погибшей, вдруг закричала:

– Да сколько же мы будем это терпеть! Нужно самим что-то делать с этими подонками! Четвертовать их надо!

– Правильно, – поддержали ее несколько человек, – только так с ними и надо бороться!

Остальные молчали. Старушка, стоявшая рядом со мной, сказала:

– Бог всех накажет.

Тех, кого должен наказать Бог, теперь в Ставрополье ищут все спецслужбы.

– Понаставили посты на каждом шагу, как будто теперь можно что-то изменить, – говорил очевидец теракта Сергей Акулов. – Раньше надо было думать. После взрыва в Пятигорске пять дней поохраняли и забыли. И сейчас то же самое будет. Никто ведь даже не обратил внимания, что машина со взрывчаткой стояла в месте, запрещенном для парковки.

Виктор Казанцев, прибывший в Минводы почти сразу же после взрыва, задал местной администрации и правоохранительным органам вполне обоснованный вопрос:

– Почему у рынка и на остановках разрешаете парковку машин? Сколько раз говорили, а все на одни и те же грабли наступаем!

Жители Минвод переживают сегодня то же, что москвичи после взрывов на Каширском шоссе и улице Гурьянова: теперь здесь боятся всех приезжих. Всюду на дорогах и перекрестках милиционеры проверяют документы кавказцев. При виде припаркованной пустой машины у женщин начинается истерика. Выстраиваются народные версии произошедшего:

– Чеченцы мстят за своих осужденных, за взрывы в Буйнакске и вообще за все, что сделали с Чечней.

– Я давно говорила, надо было стереть эту Чечню к чертовой матери, – говорит пожилая женщина в темном платке, – и уже давно забыли бы о терактах и хоронить близких перестали.

А Светлана Афанасьева, торговавшая в тот день на рынке, вспоминает, что торговцев было меньше, чем всегда.

– Торговали только русские, а все остальные, чеченцы например, на работу не пришли. Потом мы их спрашивали, почему не пришли. Так говорили, что заболел кто-то и все такое.