Совершенно очевидно, что Кортасар никогда не был «легким» писателем. Если мы говорим, что в контексте момента он, по всей вероятности, был расположен приблизить себя к читателю другого типа – более великодушному, – это означает лишь то, что мы пытаемся объяснить, как он вышел на путь поэтики совершенно антиакадемической, если говорить с формальной точки зрения, но не менее сложной, если говорить о природе ее восприятия, что является характерной чертой его произведений начала пятидесятых годов.

Премию он не получил. Кортасар стоически перенес тот факт, что через месяц после того, как он послал свои стихи на конкурс, он не был удостоен премии и вообще не замечен, и в письме к Люсьене Дюпрат он пишет, что 1940 год вошел в его сердце с неизменным ощущением того, «что эта жизнь почти бесполезна» (7, 76). По всей вероятности, в глубине души Кортасар считал свою книгу достойной премии. Совершенно очевидно, что он возлагал на это определенные надежды. Он воспринимал свою книгу как зрелое произведение. По крайней мере некоторые стихотворения заслуживали того, чтобы быть опубликованными, возможно, речь не шла о том, что весь сборник является одинаково ценным по своему уровню, однако этот уровень был достаточным, чтобы понять: сам автор считал его шагом вперед на пути своего становления как поэта. Он пишет Мече Ариас о том, какое удивление испытал, прочтя несколько раз имя победителя конкурса. «Я не рискну высказать свое мнение, пока его произведение не будет опубликовано» – так он выразился. Жюри все-таки отметило книгу Кортасара, хотя и вскользь, в печатном отзыве о творчестве конкурсантов, «что подтверждает наличие умственных способностей у „Борхеса и компании"», – пишет Кортасар. Двадцать пять лет спустя вице-секретарь министерства культуры присудила ему и писателю Мухика Лайнесу ex aequo[39] премию Кеннеди за роман «Игра в классики», «единственное признание Аргентины», как говорит Кокаро, который был тогда членом жюри, «за произведение, имеющее мировое значение».

Что касается путешествия, он предпринял его со своим другом[40] Франсиско Клаудио Ретой по прозвищу Монито, который, как говорилось выше, был его товарищем по школе Мариано Акосты и которому Кортасар посвятит сборники «Другой берег» и «Бестиарий» с почти одинаковой авторской надписью. Путешествие продолжалось с конца января до середины февраля 1941 года. Они проделали его на машине, пароходе и поезде, проехав почти 5000 километров по северо-западным и северо-восточным районам страны; они выехали из Буэнос-Айреса и направились вглубь страны по провинциям Кордоба, Ла-Риоха, Катамарка, Тукуман, Сальта и Жужуй, представляющим собой треугольник, стороны которого граничат с территориями Чили и Боливии; а также по территориям Чако, Коррьентес, Мисьонес (Альто-Парана), Санта-Фе, прилегающим к Парагваю, Бразилии и Уругваю, чтобы затем вернуться в Буэнос-Айрес.

Это путешествие имело для Кортасара очень большое значение. Во-первых, оно сделало более глубокой его дружбу с Ретой, благодаря которому он узнал те провинции своей страны, которых не знал раньше и которые совершенно очаровали его. Это было время напряженной активности, по 16 часов в день, время «страшной жары, теплой и грязной питьевой воды и мириадов насекомых самых невероятных размеров»; они увидели реки (Дульсе и Саладо), ущелья (умауака, как их называют индейцы), долины (Мохоторо) и были в таких местах (Посадас), где «приходилось охотиться, чтобы добыть себе пропитание (на полном серьезе!), и мы иной раз находили себе разные „пикадас"[41] в самой дикой сельве, какую только можно себе представить, в такой густой сельве, куда не проникают солнечные лучи и где неспешно порхают бабочки с большими синими крыльями; сельве, где каждый неосторожный шаг может обернуться укусом змеи „ярара"; где причудливые птицы творят божественную музыку»; это были места, «где я был счастлив, вернувшись к младенческому состоянию истоков, и где я почувствовал тропики». Писатель превращает свою бедную событиями провинциальную жизнь в увлекательное приключение, и это действительно так, без всякого преувеличения, потому что он сравнивает свое путешествие с произведениями «Сальгари, Орасио Кироги, Сомерсета Моэма, Киплинга», как он напишет позднее в письме к Мече Ариас. Только в Тилькара, совсем близко от Боливии, на высоте 2500 метров, ему пришлось остановиться, потому что «мое сердце – этот вечный предатель – не позволяет мне подниматься дальше» и еще по причине того, что у него началась лихорадка, не очень сильная, но тем не менее не отпускавшая его еще несколько дней после возвращения.

Это было одно из тех путешествий, которые в то время много значили для Кортасара и оставили в его памяти заметный след. Летом 1943 года он снова отправился в дальнюю поездку в Чили. Двадцать три дня он ехал из Мендосы (на поезде), перевалил через Анды (на автомобиле), доехал до Сантьяго-де-Чили, затем спустился на юг, задержавшись по пути на озерах Льянкиуе и Тодос-лос-Сантос, затем оказался в Осорно, Вальдивии и вернулся в Сантьяго, откуда продолжил свое путешествие до Вальпараисо и Винья-дель-Мар. Картины дикой природы, такие разные, девственные долины – все это еще долго будет тревожить его воображение. Однако второе путешествие он осуществил уже без своего друга Реты. Смерть Реты была третьей, и последней, в череде потерь, постигших Кортасара в то время.

Итак, если считать, что неполученная премия и первое большое путешествие обозначили основные вехи жизни Кортасара в Чивилкое, нельзя не сказать и о печальных событиях этого периода его жизни. 16 апреля 1941 года умирает Альфредо Марискаль, еще один его товарищ по школе Мариано Акосты, которому он посвящает стихотворение «Легенда о смерти»; 15 марта 1942 года умирает Сади Перейра, его зять и сосед по Банфилду, который за два года до этого женился на сестре Кортасара Офелии; и в декабре 1942 года умирает Пако Рета (Монито), о котором мы уже говорили. Все три смерти произошли скоропостижно, каждая в результате болезни. В двух случаях – с Марискалем и Перейрой – это было совершенно неожиданно; в случае с Ретой этого можно было ожидать, поскольку тот с детства страдал хронической почечной недостаточностью.

Кортасар часто вспоминал об этих людях, он говорил, что эта тройная потеря была одним из самых мучительных и горьких моментов его жизни в провинции. Он глубоко переживал случившееся и скорбел о каждом из троих с одинаковой силой, считая, что судьба нанесла ему чрезвычайно жестокий удар. Необходимо отметить, продолжая тему игры случая в жизни Кортасара, что все эти три смерти были в каком-то смысле связаны, имели отношение друг к другу и словно перепутались между собой.

Кортасар был вместе с Пако Ретой, его сестрой, ее мужем и двумя дочерьми в Тукумане, когда пришла весть о кончине Сади Перейры. Получив известие, он сел в самолет (это был его первый перелет на самолете) и полетел в Буэнос-Айрес. О смерти Марискаля ему сообщили несколько дней спустя после его возвращения из незабываемого путешествия в январе-феврале 1941 года, хотя незадолго до того, как он увидел друга в гробу «выжженным страданиями последней ужасной недели его жизни, похожей на кошмарный сон», он виделся с ним, но ничто не предвещало трагической развязки. Рету положили в больницу Рамос Мехия в Буэнос-Айресе как раз на той неделе, когда минула годовщина смерти Марискаля.