Ключи торчали в замке зажигания.

По натуре Бигмак вовсе не был склонен нарушать закон, просто ему постоянно не везло: вечно он оказывался там, где закон нарушался. Это все из-за идиотизма. В смысле, идиотизма окружающих. По большей части идиотизм окружающих заключался в том, что они делали машины, способные за десять секунд разгоняться до 120 миль в час, и продавали их людям, которые думают только о всякой ерунде вроде расхода бензина и цвета салона. Ну где здесь, спрашивается, здравый смысл? Автомобили предназначены не для этого!

Ключи торчали в замке зажигания.

Сам Бигмак искренне считал, что оказывает владельцам быстрых машин услугу, когда демонстрирует, на что способны их тачки. И с угоном это не имело ничего общего, потому что он всегда по возможности возвращал позаимствованное имущество законным владельцам, порой даже почти в том же виде, что и брал. Казалось бы, ты должен только гордиться, если кто-то доказал, что твоя тачка может выдавать 130 миль в час по Сплинберийской кольцевой! Но на Бигмака поступали одни лишь жалобы.

Ключи торчали в замке зажигания. Есть миллион других мест, где они могли бы находиться, но они торчали в замке зажигания.

Древние тачки вроде этой, может, вообще толком разогнаться не могут…

Ключи торчали в замке зажигания. Бескомпромиссно торчали. Маняще.

Бигмак беспокойно переступил с ноги на ногу.

Ему было прекрасно известно, что в мире встречаются люди, которые считают неправильным ездить на чужих автомобилях. Однако, если посмотреть с другой стороны, если приглядеться…

Ключи торчали в замке зажигания.

Керсти набрала полную грудь воздуха, собираясь ответить продавщице, — словно «Конкорд» включил турбины на реверс.

Джонни показалось, что лавочка вокруг вдруг выросла и Ноу Йоу остался посреди нее — маленький и беззащитный.

А потом Ноу Йоу сказал:

— Да, так и есть. Я с ними. Тумба-юмба.

Пожилая продавщица удивилась.

— Боже, ты прекрасно говоришь по-английски!

— От дедушки научился, — ответил Ноу Йоу. Голос его резал как бритва. — Он питался исключительно высокообразованными миссионерами.

Иногда разум Джонни мог работать быстро. Обычно-то он работал так медленно, что даже самого Джонни приводил в недоумение, но порой, в исключительных случаях, демонстрировал прямо-таки взрывное быстродействие.

— Он принц, — выпалил Джонни.

— Принц Сега, — заявил Ноу Йоу.

— Аж из самого Нинтендо, — подхватил Джонни.

— Он хочет купить газету, — сказала Керсти, воображение которой работало не всегда и не везде.

Джонни полез в карман, но вовремя спохватился.

— Только… — сказал он, — у нас нет денег.

— У меня есть два фу… — начала Керсти, но Джонни поспешно перебил ее.

— У нас нет правильных денег. Сейчас в ходу фунты, шиллинги и пенсы, а не фунты и пе…

— Пе? — переспросила продавщица. Она смотрела на всех троих по очереди с напряженным видом человека, который искренне надеется, что во всем происходящем можно уловить смысл, если как следует вдуматься.

Джонни наклонил голову. Хотя было уже за полдень, на прилавке лежало несколько утренних газет. Одна из них — «Таймс». Джонни разглядел дату. 21 мая 1941 года.

— О, вы можете взять газету бесплатно, — сказала продавщица, оставив попытки постичь суть разговора. — Вряд ли их уже кто-нибудь купит.

— Большое спасибо, — сказал Джонни, схватил газету и торопливо поволок Керсти и Ноу Йоу к выходу.

— Негритенок, — прошипел Ноу Йоу, когда они очутились на улице.

— Что? — рассеянно переспросила Керсти. — А, это… Ерунда, забудь. Дайте мне газету.

— Мой дед приехал сюда в тысяча девятьсот пятьдесят втором, — продолжал Ноу Йоу все тем же глухим, рокочущим голосом. — Он рассказывал, что в те времена детишки думали, что, если его отмыть, он станет белым.

— Что ж, я понимаю, ты огорчен, но это было давно, с тех пор все изменилось, — протарахтела Керсти, шелестя газетными страницами.

— Этого еще даже не произошло, — огрызнулся Ноу Йоу. — Не держи меня за идиота. Мы попали в темные века. Отчаянные ниггеры, и да здравствует Империя. Та женщина назвала меня негритенком.

— Слушай, — сказал Керсти, не отрываясь от газеты, — это же Былые Времена. Она не имела в виду ничего такого… ну, оскорбительного. Просто такая уж она уродилась. Ваши ведь не могут переписать историю, сам понимаешь.

Джонни будто холодной водой окатили. «Ваши». «Негритенок» было оскорблением, но «ваши» — намного хуже, потому что даже не относилось лично к Ноу Йоу.

Джонни никогда прежде не видел Ноу Йоу таким злым. Это была несгибаемая, ломкая злость. Как это Керсти с ее заоблачным коэффициентом интеллекта порой умудряется проявлять такие чудеса глупости? Если она сейчас не скажет что-нибудь благоразумное — быть беде.

— Что ж, спасибо, что ты все так понятно объяснила. Прямо не знаю, что бы я без тебя делал, — сказал Ноу Йоу. Голос его сочился ядом.

— Не стоит благодарности, — отозвалась Керсти, по-прежнему погруженная в изучение газеты. — Вопрос-то десятой важности.

Потрясающе, подумал Джонни. У Керсти настоящий дар чиркать спичками на фабрике фейерверков.

Ноу Йоу набрал полную грудь воздуха. Джонни успокаивающе похлопал его по руке.

— Она не имела в виду ничего такого… ну, оскорбительного. Просто такая уж она уродилась.

Ноу Йоу выпустил воздух, обмяк и сдержанно кивнул.

— Если вы не в курсе, тут самый разгар войны, — сообщила Керсти. — Вторая мировая, вот куда нас занесло. Тут только и разговоров, что о войне.

Джонни кивнул.

21 мая 1941 года.

Для большинства людей это дата как дата. Даже тех, кто хотя бы знает, что произошло в этот день, можно пересчитать по пальцам: Джонни, да еще библиотекарь, которая помогла ему найти материалы для реферата, да несколько стариков. Ведь это же глубокая древность. История. Былые Времена. И вот Джонни здесь, на улице родного Сплинбери, а на дворе 21 мая 1941 года.

И Парадайз-стрит тоже — здесь.

И будет тут до ночи.

— Ты чего? Все нормально? — забеспокоился Ноу Йоу.

Джонни даже не знал о том, что произошло 21 мая 1941 года, пока не раскопал старые газеты в библиотеке. Об этом не говорили, это было как будто… как будто не в счет. Это случилось, но это не считалось полноправной частью войны. В те годы произошло множество куда более страшных вещей. Вряд ли стоит придавать значение девятнадцати погибшим.

Но он попытался представить, как это было — было в его родном городе. Представить получилось до ужаса легко.