– Иносказательное выражение, означающее: "Мы его убили", – проворчал Роджерс. – Он изучал деятельность новой телестудии?

– Да, – подтвердила Вонг. – Однако ни одного доклада ему передать так и не удалось. Вот насколько оперативно его раскрыли и устранили.

– Благодарю, – сказал Роджерс. – Поль уже поставлен в известность?

– Да, – сказала Вонг. – Мистер Худ позвонил, как только услышал о взрыве. Он просил вас перезвонить ему сразу же после совещания.

– Обязательно позвоню, – сказал Роджерс, останавливаясь перед часовым у ворот, за которыми начиналась извилистая дорожка, ведущая к Белому дому.

Понедельник, 06.00, Санкт-Петербург

Когда маленький Сергей Орлов в начале пятидесятых жил в городке Нарьян-Мар на побережье Северного Ледовитого океана, ему казалось, что самым прекрасным зрелищем является оранжевое свечение огня в печи, согревающей дом родителей, куда ему не раз приходилось возвращаться в снежный буран с рюкзаком за плечами, в котором лежали две-три рыбины, выловленные в озере неподалеку от города. Для Орлова горящий очаг был не просто маяком в холодной темной ночи; он олицетворял для него полную надежды жизнь в этой голой, ледяной пустыне.

Облетев в конце семидесятых вокруг Земли, пять раз побывав в космосе на кораблях "Союз" – экспедиции на орбите продолжались от восьми до восемнадцати суток, причем в последних трех он был командиром, – генерал Сергей Орлов увидел нечто более памятное. Вроде бы ничего нового он не открыл. До него уже десятки космонавтов видели Землю с орбиты. Но как бы они ни описывали нашу планету – сравнивая ее с голубым пузырем, прекрасным шариком или елочной игрушкой, – все сходились во мнении, что это зрелище заставило их по-новому взглянуть на жизнь. Никаким политическим идеологиям не сравняться силой с этим хрупким шариком. Космические путешественники первыми осознали, что если у человечества есть будущее, заключается оно не в борьбе за установление контроля над родной планетой, а в сохранении на ней мира и тепла и в устремлении к звездам.

"А потом приходится возвращаться на землю", – подумал Орлов, выходя из 44-го автобуса на Невском проспекте. Решимость и вдохновение ослабевают, когда к тебе обращаются с просьбой сделать что-нибудь во имя своей Родины, а ты не можешь отказать. Русские никогда не отказываются. Дед Орлова, убежденный монархист, тем не менее в Гражданскую войну сражался против белых. Отец в Великую Отечественную войну воевал в частях Второго Украинского фронта. Именно ради них, а не ради Брежнева, сам Орлов готовил новое поколение космонавтов, чтобы шпионить из космоса за Соединенными Штатами и странами НАТО, а также разрабатывать в условиях невесомости новые химические яды. Он был обучен видеть нашу планету не как дом всего человечества, а как некую вещь, которую можно очистить, разрезать и сожрать во имя человека по имени Ленин.

А еще не надо забывать о том, о чем страстно мечтают такие люди, как министр Догин, размышлял Орлов, быстро шагая по проспекту. Несмотря на ранний час, сотрудники Эрмитажа уже спешили на рабочие места, готовясь к ежедневному наплыву посетителей.

Хотя внешне Догин достаточно вежлив и обходителен, а когда речь заходит о российской истории, в особенности о годах правления Сталина, его охватывает чуть ли не наркотический экстаз, его взгляды на мир отстали от времени. А после поездок в Санкт-Петербург, которые министр совершает каждый месяц, его воспоминания о советской власти, похоже, становятся все более идеализированными.

А еще есть такие люди, как полковник Росский, у которых, кажется, вообще нет никаких взглядов на жизнь. Они просто наслаждаются властью и могуществом. Орлова очень встревожил звонок Глинки. Начальник службы безопасности тайком позвонил генералу домой. Глинка был из тех, кто улыбается и нашим и вашим, но Орлов поверил ему, когда он сообщил, что на протяжении последних двадцати четырех часов Росский ведет себя исключительно скрытно. Вначале Росский настоял на том, чтобы лично расследовать тривиальный инцидент срабатывания системы сигнализации. Вслед за этим у него был незафиксированный в журнале разговор по защищенной линии с оперативным агентом. Затем Росский покинул Эрмитаж, не сообщив никому, куда он идет. Известно было только то, что у него состоялась встреча за закрытыми дверями с районным прокурором.

"Мне приказано работать вместе с Росским, – сказал себе Орлов, – но я не позволю ему никаких противозаконных авантюр". Нравится это Росскому или нет, но есть определенные границы, переступать которые ему не дадут; в противном случае он будет переведен на кабинетную работу. Конечно, поскольку за Росским стоит министр внутренних дел Догин, противостоять ему будет нелегко. Но Орлову уже не раз приходилось преодолевать трудности. В доказательство тому у него на теле были шрамы, и он был готов при необходимости получить новые. Он самостоятельно выучил английский язык, чтобы путешествовать по миру посланником доброй воли, – на самом деле он тайком таскал книги домой и занимался урывками, в свободное время, чтобы узнать, что думает и читает остальной мир.

Орлов поднял воротник серо-стальной шинели, защищаясь от пронизывающего ветра, и убрал в карман очки в старомодной черной оправе. Стекла в них всегда запотевали, когда он выходил на мороз из натопленного сверх меры салона автобуса, и у него не было времени с ними возиться. Как будто недостаточно уже одного того, что ему вообще приходится пользоваться очками, тогда как в свое время он острым взором различал с орбиты, с высоты трехсот миль Великую Китайскую стену.

Несмотря на проблемы с Росским, полные губы Орлова оставались расслабленными, широкий лоб под краем генеральской папахи не портила ни одна морщина. Красивые карие глаза, широкие скулы и смуглую кожу, как и врожденную страсть к приключениям, Орлов унаследовал от азиатских племен монголов. Прадедушка как-то сказал ему, что род Орловых является потомками первой волны степных воинов, пронесшихся через Китай и Древнюю Русь в тринадцатом столетии. Орлов не представлял себе, откуда у старика такие точные сведения. Однако ему нравилось считать себя наследником народа-первопроходца, милостивого, несмотря на завоевательные походы.

Чуть ниже пяти футов семи дюймов роста, Орлов обладал узкими плечами и стройным телосложением, что делало его идеальным, исключительно живучим космонавтом. Хотя служба в истребительной авиации прошла без происшествий, о годах, связанных с космосом, напоминали физические и душевные раны. Орлов заметно прихрамывал вследствие серьезного перелома обеих берцовых и бедренной кости – у него не раскрылся парашют во время возвращения из очередной космической экспедиции, ставшей последней. Правая рука была изуродована страшными шрамами, когда он вытаскивал члена отряда космонавтов из обломков разбившегося учебного "МиГа-27". Чтобы сохранить возможность самостоятельно ходить, Орлову пришлось вставить в бедро титановые спицы, однако он наотрез отказался от пластической операции на руке. Ему нравилось, как охает и ахает его жена всякий раз, когда видит своего бедного опаленного сокола.

При мысли о любимой Маше Орлов улыбнулся. Хотя сегодняшний завтрак был оборван внезапным звонком Глинки, генерал по-прежнему ощущал тепло совместно проведенных минут. В особенности, поскольку он сознавал, что чувство это ему придется сохранить до завтрашнего утра – самое раннее, когда он сможет снова увидеть жену. Перед тем как ему предстояло уйти на работу, они с Машей привычно выполнили ритуал, начало которому было положено почти двадцать лет назад, еще до того, как огненная ракета впервые унесла Орлова в космическое пространство: они крепко обнялись, убеждаясь в том, что расстаются, не держа друг на друга невысказанные обиды, что между ними нет ничего такого, о чем они бы пожалели, если бы он не вернулся. Со временем Маша поверила, что как только они нарушат эту традицию, ее муж не возвратится домой.