– Я из Германии.

– О, из самой Германии! А почему ничего не везешь? Из Германии можно столько всего… Ладно, запишешь, хорошо?

Кажется, моего согласия не требуется, за меня уже все решили, и я покорно делаю запись в бланке, выданном на посадке сумрачным долговязым сопровождающим. На его лице отражается вселенская тоска человека, постоянно пересекающего границу и не понимающего: где он? На других лицах тоски нет, зато видна озабоченность. О майн гот, как же нам провезти весь этот товар?! Эту обувь, эти куртки, брюки, носки, колготки, бюстгальеры, бикини, что там еще? Ага: мобильные телефоны, плееры, компьютеры, электронные навигаторы, автомобили… Нет, у перегонщиков автомобилей, я видел на границе, отдельная очередь и тоже тоска в глазах. Говорят, они несколько дней могут ожидать пересечения границы, в то время как мы, мелкие гешефтмахеры, тратим на это лишь несколько часов. Я говорю «мы», потому что не хочу отделять себя от других пассажиров автобуса (да мне, видно, никто и не позволит отделиться). Я тоже хочу сделаться человекошаром; или ее спутником, маленьким и худым – тот так же оперативно рассовывает коробки и мешки тем, у кого мало багажа.

От остальных пассажиров меня отделяет пограничный контроль – слишком не соответствуют германский паспорт и армейская форма дешевой обуви, которую я прижимаю к груди. Удивление в глазах пограничников сменяется усмешкой, затем скукой. Понятно: они видели и не такое. Они вообще проводят осмотр без азарта; похоже, этот поток перевозчиков материальных ценностей сродни реке Неман, которую мы переезжаем по мосту: он течет, не переставая. Вот уже и река позади, дальше – белорусская таможня, перед которой встаем надолго.

Водитель глушит двигатель, тут же отключаются кондиционеры. Или кондиционеров вообще не было, и свежий воздух притекал из открытых окон? Как бы там ни было, больше он не притекает, в салоне делается душно, но выпускать нас не хотят.

– Недавно на польской стороне женщину задержали, – сообщает юркий, подсев ко мне. – Вместе с дочерью.

– Почему задержали? – вежливо интересуюсь. – Они не внесли в декларацию товары?

– Они не везли товаров. Женщина дочь везла, из Германии. Но их не выпустили. Германский папаша объявил их в розыск; а пшеки перед немцами сейчас на цырлах бегают, потому и задержали.

– Пшеки… на цырлах?!

– Поляки, говорю, выслуживаются перед вами. Ты ведь немец, да?

– Немец.

– Вот я и говорю: пшеки слабые, Евросоюз сильный, поэтому вам и стараются угодить. Задержали, арестовали, теперь в полиции держат.

Пережитое оживает вдруг в памяти, вспыхивает огоньком, который превращается в обжигающий протуберанец. Юркий продолжает говорить, но я его не слышу. Я слабею, бледнею, так что собеседник вскоре трясет меня за плечо.

– Эй, очнись! Дурно, что ли? Еще бы: такая духота! Не поверишь – каждый раз торчим на границе часа по два! А в прошлый раз все три часа промариновали, козлы…

«Козлы» в военной форме наконец появляются в дверях, идет очередной осмотр багажа, сопровождаемый руганью. Чьи-то вещи выкидывают из автобуса, вслед за ними высаживают владельца. Остальные льстиво заглядывают в глаза стражам, кто-то сует свернутые трубочкой купюры, моментально исчезающие в карманах.

Интересно, думаю я, женщина с дочерью тоже предлагала польским пограничникам деньги? Возможно, но желание угодить сильному соседу пересилило. Это в любом случае выигрыш: после такого их наверняка повысили в званиях, прибавили зарплату и т. д. Проиграла мать, а вот дочь… Проиграла или нет? С учетом моего опыта вопрос повисает в воздухе.

Чтобы отвлечься, достаю ноутбук и, включив его, получаю e-mail – привет от Гюнтера. Тот продолжает язвить, сравнивая меня – с кем бы вы думали? С Рудольфом Гессом! Ты такой же сумасброд, как Гесс, который перелетел в Англию, но что там нашел?! Отнюдь не радушный прием, напротив, оказался в тюрьме! Но он оказался в английской тюрьме, русские тюрьмы, я знаю, гораздо страшнее!

Вдруг вспоминается старый солдат, точнее одна из его поговорок: «От сумы и тюрьмы не зарекайся». Это значит, объяснял он, что каждый в этой стране может стать нищим и любой может попасть в лагерь. Собственно, со мной это и произошло: я попал в лагерь, не имея при себе даже пары чистого белья. И, смеясь, добавлял про какого-то «сокола», который «голый».

– Дорогая штучка? – толкает в бок юркий. – Ну компьютер твой? Я вот думаю: может, на них переключиться? Обувью все забито, у нас уже не берут ничего, а компьютеры, я слышал, спросом пользуются…

Он протягивает ладонь.

– Меня вообще-то Паша зовут. В смысле – Павел.

– А меня зовут Курт. В смысле – Курт.

Мы оба смеемся. Похожая на шар женщина (жена Павла) оказывается Мариной, она предлагает «колу». Я не употребляю «колу», пью обычную воду или пиво, но в этой духоте выбирать не приходится. «Кола» теплая, приторная на вкус, и я после двух глотков возвращаю бутылку.

Оказав любезность, Марина считает возможным задавать вопросы. Что забыл в этой стране? Ах, здесь ты ничего не забыл?! В Москве забыл?! Так зачем же едешь через Белоруссию? Если б ты, допустим, перегонял в Москву тачку, то другого пути нет, это верно. Но ты ведь пустой совсем!

Я вежливо отмалчиваюсь. Я не понимаю, зачем в Москву «перегоняют тачки», и вообще пока не придумал легенды, объясняющей, почему иду пешком. Я уже понял: это по меньшей мере странно, в эпоху авиалайнеров и скоростных болидов идущий пешком – либо чудак, либо преступник.

Чужая страна (Белая страна?) изменяет поведение пассажиров «Икаруса». Они явно успокоились и теперь озабоченно осматривают багаж, возвращая то, что было роздано. Вот и Марина забирает коробки, в качестве благодарности обещая показать приличную гостиницу.

– Или у тебя кто-то есть в Гродно? – уточняет она. – Ну, у кого можно остановиться?

– Нет, – мотаю головой, – в Гродно никого нет. В Минске есть один адрес.

– Ну, сказал! – смеется Павел. – Отсюда до Минска, как до Китая раком!

У меня хватает ума не переспрашивать, причем здесь «рак» и «Китай». Я предчувствую: непонимания будет много, и лучше молчать – молчащий хотя бы не выглядит глупцом.

Пассажиры высаживаются на центральной площади. Уже стемнело, из темноты то и дело выскакивают люди, обнимают приехавших, словно не виделись полгода, подхватывают сумки с коробками. Кто-то подъезжает на подержанных автомобилях, загружает товар в багажники, на площади царит оживление. Мои спутники ждут сына, который должен подъехать на своей машине.

– Вон то здание видишь? – указывает Марина. – Это гостиница. Приличная гостиница, потому что…

Она запинается, и Павел уточняет:

– Потому что гостиница принадлежит ему.

– Кому – ему? – Спрашиваю я.

– Ему. Который сидит в Минске и всем руководит. И вон та аптека принадлежит ему, как и вся аптечная сеть в этом городе. И вообще, емустолько принадлежит, что…