Командир группы зыркнула в его сторону и пробурчала:

— Вылезло всё-таки шило из мешка.

— Скажите, — не выдержала Эйнора, — а пилот Менес сейчас с нами?

— Добрый день, — ответил тот спокойным голосом. — Вы по мне соскучились?

— Я? — смутилась кукла. — Я только подумала, что… вас сейчас тут нет, и… забеспокоилась.

— Забеспокоились, что меня нет рядом? — тихо переспросил пилот, поворачиваясь к ней треснутым стёклышком очков.

— Да, наверное… а может, и нет… — скрывая испуг, пролепетала Эйнора.

— Чем переливать из пустого в порожнее, лучше организовали бы наше спасение, — уколола обоих Лягария. — Только я одна и способна оценить ситуацию, а у остальных в голове хаос. Слушать тошно.

— Тогда заткни уши, — вскинулась Эйнора.

— Что?! Что ты сказала?! — повернулась к ней бородавчатой щекой лягушка. — Ну-ка, повтори, ты… оборванка!

— Я только хотела сказать, — покорно сказала кукла, — иногда… я такое несу, что лучше заткнуть уши…

— Смотри у меня! — пригрозила Лягария.

— А ты и не смотри, и не поддавайся ей, Эйнора! — вскипел Кутас.

Кукла ещё ниже опустила голову.

— Не надо, Кутас, — глухо пробормотала она.

— А вот и надо! Это она тут… хаос устраивает!

— А ты не возмущайся… щенок! — прошипела лягушка.

Слово за слово — казалось, игрушки вот-вот передерутся. Туго связанные, с опущенными в воду ногами, вконец измученные, раздражённые, они толкались в вазе так, что даже цветы подняли из-за холмов чашечки и разинули от любопытства лепестки-клювы.

Первым взял себя в лапы Кутас.

— Про… простите, — виновато обратился он к лягушке. — Но и обзываться тоже некрасиво.

Все угомонились, успокоились и затихли. А Твинас серьёзно задумался: как командиру Лягарии удалось подчинить себе куклу. Пингвин так углубился в решение этой задачи, что даже не почувствовал, как что-то упёрлось в его крыло. Это была бледная щека Эйноры. Измученная кукла уснула, и её лысой головке, видимо, было удобно и мягко на его крыле, как на подушке. Толстяк Твинас, глядя на доверчиво прильнувшую к нему куклу, на печальные тени от ресниц на её лице, на потёртый вырез сорочки, почувствовал, как его затапливает волна нежности. И хотя промокший шлёпанец тащил его лапу ко дну, а верёвка больно врёзалась в слишком мягкое тело, пингвин ощутил себя сидящим на айсберге, о котором так долго мечтал.

«Трубки морёные! — сказал он сам себе. — Не понимаю, что это со мной. Ещё одна головоломка! Но… почему бы сначала не вздремнуть?»

Преследуя уплывающий цветок, Кадрилис почувствовал, что воздух стал уже не так удушлив; сумерки начали понемногу рассеиваться, и далеко впереди появился светлый кусочек неба.

Надежда придала ему сил, и вот наконец пластиковый мешочек добрался до суши. Кадрилис выкарабкался на берег, выжал мокрые, как губка, лапы, вытряхнул из уха воду, потянулся и размял затёкшую шею. Потом развязал мешочек, выпустил из него воздух, снова скатал нитку в моточек. Проверил, не промок ли потайной кармашек, не отсырели ли спички, затем сунул мешочек вместе с мотком обратно в тайничок, который застегнул на булавку. Ну разве это не настоящие сокровища, ведь они спасли ему жизнь!

Приведя себя в порядок, заяц огляделся: жёлтое небо, солнца разных оттенков зелёного, гряда темнеющих вдалеке холмов… как раз в ту сторону и двинулся стебель цветка. И снова Кадрилис не мог не удивиться тому, что цветочная ножка способна растягиваться, как жевательная резинка. Похоже, захоти она стать паутиной, опутала бы собой всю планету… вот здорово!

Но удивляться и шевелить от изумления усом, вернее, его половинкой было недосуг: надо спешить к друзьям! «Вперёд!» — скомандовал сам себе заяц и поскакал в сторону холмов. Он прыгал и не мог нарадоваться тому, что удалось вырваться из мрачного водного плена. «Будь что будет, а сейчас — всё прекрасно! — подбадривал себя Кадрилис и даже рассмеялся, подумав: — То-то захлопает ушами Кутас, когда услышит о моих приключениях!»

— Ой! — воскликнул он вдруг.

Размечтавшись, заяц не заметил, как к нему подкрался цветок — ещё немного, и сцапает! Мало того, наперерез ему двинулся ещё один, и оба цветка будто состязались, кто быстрее проглотит добычу. Кадрилис прыгнул в сторону и пустился во весь опор, но хищники не отставали. Итог соревнования был предрешён: преследователи не имели понятия, что такое усталость, а зайчишка уже испускал дух… Ноги заплетались, он зацепился лапой за что-то мягкое и упал… Это что-то мягкое оказалось облетевшим полуувядшим лепестком, и заяц, не придумав ничего лучше, залез под него и свернулся клубком. Он слышал вокруг себя шорохи, шелест, шлепки… Это цветы искали и не могли найти беглеца… Сердце у одноухого ушло в пятки: вот-вот они приподнимут лепесток и схватят его!

Но звуки стали удаляться, а затем совсем стихли. Осмелев, Кадрилис высунул из-под лепестка половинку уса и глаз и огляделся. Вокруг тишина, цветы преспокойно стоят на прямых стеблях, вдалеке маячат холмы, и с их стороны задом пятится цветок, тот самый старый знакомый, только вновь распустившийся. Судя по всему, он возвращается, оставив пленников где-то по ту сторону холмов. Надо поспешить, поскольку он, Кадрилис, на свободе, а друзья похищены, и возможно, сейчас им грозит гибель… Вперёд, вперёд, хотя не так-то просто ускорить шаг, прикрываясь тяжёлым лепестком. Кадрилис боялся бросить его: чем не волшебная шапка-невидимка? «А вот мне бы не пришло в голову!» — послышался зайцу голос приятеля. Может, и Твинас, даже если бы яростно сосал трубку, не сообразил бы, что цветы не обращают внимания на облетевшие лепестки и на то, что скрывается под ними.

Приободрившийся Кадрилис прибавил шаг, передвигая лапами в ритме только что придуманной песенки:

Разгадал цветка я тайну,

Тайну разгадал цветка я,

Тайну эту разгадал я,

Эту тайну, сап, сам, сам!

Когда прикрывшийся лепестком Кадрилис вскарабкался на один из холмов, бледно-жёлтое небо успело потемнеть, а из семи солнц продолжало светить лишь одно — самое зелёное. В паре шагов от вершины холма Кадрилис припал к земле и осторожно высунул голову, чтобы оглядеться. Он увидел картину, от которой у него мурашки пробежали по шкурке: его попутчики мокли в цветочной вазе! Мало того, они были перевязаны какой-то верёвкой, словно букет! В первое мгновение Кадрилис едва не задал стрекача от ужаса и выскочил из-под лепестка. Но потом ноги сами понесли его на поляну к друзьям. Тут он заметил, что один из цветов с подозрением поворачивает голову в его сторону, и это заставило косого мигом нырнуть под свою благоухающую шапку-невидимку и из-под неё продолжить осмотр местности.

Цветы отдыхали. Их закрытые головки обвивали вазу, и только два цветка оставались раскрытыми: судя по всему, они сторожили игрушки. Увидел Кадрилис и королевскую чету, величественно белеющую за дальним холмом. Затем заяц стал пристально разглядывать «Серебряную птицу», валявшийся неподалёку лягушкин саквояж, утонувшую в вазе трубку Твинаса. Ни одна мелочь не ускользнула от зорких глаз одноухого. Заяц переключился на друзей. Они казались смертельно измученными и свисали с краёв вазы, как увядшие цветы. Эйнора висела вниз головой, как летучая мышь, Лягария лежала на спине, выпятив живот и широко раскинув лапы, застёжка её накидки съехала к самому рту. Кутас свешивался боком, и в его оттопыренном ухе белело что-то непонятное — уж не то ли сокровище, которое он хотел оставить у себя? Твинас, как самый тяжелый, опустился на дно вазы, наружу торчал только его клюв. Один лишь Менес ещё как-то сопротивлялся и даже стремился подтянуться к краю вазы: он напоминал лису, пытающуюся вырваться из капкана.