Все же она чувствовала себя полезной в роли погонщика мула, и даже Бранко, от которого похвалы трудно было дождаться, время от времени ронял слова одобрения. Зимой многие стали болеть и хрипло кашляли на заре. Лола просила у хуторян лук для припарок. Исаак показал ей, как смешивать ингредиенты для приготовления отхаркивающего средства, и она усердно этим занималась. Лола предложила перераспределять рацион, с тем чтобы те, кто выздоравливал, получали больше еды. Бранко обещал перевести их в зимние жилища, но проходили недели, а отряд по-прежнему останавливался на постой в горах. Численность отряда сокращалась. Злата несколько недель тяжко болела. Ее взяла к себе местная крестьянская семья, и девушка умерла в теплой постели. Оскар, устав от лишений и постоянных придирок Бранко, ушел ночью, взяв с собой Славу, одну из примкнувших к ним хуторянок.

Лола беспокоилась об Инне. У ребенка был такой же лающий кашель, как и у большинства в отряде. Но когда она заговорила с Исааком о приюте для девочки на зиму, тот прервал ее: «Во-первых, она не уйдет. Во-вторых, я не стану ее просить. Я обещал ей, что никогда больше ее не оставлю. Вот и все».

В начале марта, в метель, Милован, бригадный командир региона, пригласил поредевший отряд на собрание. Тощие, больные подростки окружили его, и он сказал, что у Тито сложилось новое представление об армии. Она должна состоять из крепких, профессиональных отрядов, которые напрямую будут сражаться с немецкой армией. Врага необходимо вытеснить в города, а партизаны будут контролировать сельскую местность.

Лола, с замотанной шарфом шеей, в надвинутой шапке, подумала, что не расслышала то, что сказал полковник. Однако недоумение, отразившееся на лицах товарищей, подтвердило, что она не ошиблась. Их отряд должен быть немедленно расформирован.

— Маршал Тито благодарит вас за службу и не забудет в день празднования победы. А сейчас те, у кого есть оружие, должны его сдать. Вот ты, девушка, погонщица мула, займись этим. Мы сейчас уходим, а вы дождитесь ночи, а потом уходите.

Все посмотрели на Бранко: думали, что он скажет что-то. Но тот, наклонив голову от дующего в лицо снега, молчал. Запротестовал Исаак:

— Прошу прощения, могу я узнать, куда вы предлагаете нам уйти?

— Идите домой.

— Домой? Куда домой? — Исаак уже кричал, превозмогая ветер. — Ни у кого из нас больше нет дома. Наших родных убили. Мы все сейчас вне закона. Не можете же вы серьезно предполагать, что мы, безоружные, пойдем сейчас прямо к усташи?

Он повернулся к Бранко:

— Скажи же ему, черт возьми!

Бранко вскинул голову и холодно посмотрел на Исаака:

— Ты слышал полковника. Маршал Тито сказал, что нам больше не нужны отряды детей-оборванцев, вооруженных палками и шутихами. Мы теперь профессиональная армия.

— Да, понимаю! — презрительно сказал Исаак. — Ты можешь сохранить оружие — то, которое добыла для тебя моя маленькая сестра, «ребенок-оборванец». А остальным надо подписать смертный приговор!

— Молчать!

Милован поднял затянутую в перчатку руку.

— Выполняйте приказ, и ваша служба когда-нибудь будет оценена. При попытке ослушаться будете расстреляны.

Лола, онемев, в полном замешательстве нагрузила на мула оружие. Положив в седельные сумки несколько винтовок и гранаты, она обхватила мягкую морду мула и заглянула ему в глаза.

— Будь здоров, дружок, — прошептала она. — Ты, по крайней мере, пригодишься кому-то. Может, к тебе отнесутся с большим сочувствием, чем к нам.

Подала Миловану поводья и мешок, в котором хранила драгоценный овес. Помощник командира заглянул в мешок, и по выражению его лица Лола поняла, что Огоньку повезет, если он снова увидит овес. Скорее всего, зерно съедят новые хозяева. Она запустила руки в мешок и вытащила две большие горсти. Влажное дыхание Огонька на миг согрело ей руки. Еще до того, как мул исчез в метельном снегу, его слюна замерзла на штопаных шерстяных перчатках. Бранко, как она заметила, не оглянулся.

Оставшиеся члены отряда собрались вокруг Исаака, ждали, что он скажет.

— Думаю, нам лучше разбиться на пары или маленькие группы, — сказал он.

Он предлагал пойти на освобожденную территорию. Лола молча сидела возле костра, пока шла дискуссия. Некоторые хотели пойти на юг, в места, занятые итальянцами. Другие собирались искать родственников. У Лолы никого не было, а мысль о путешествии в незнакомый чужой южный город ее пугала. Она ждала, когда кто-нибудь спросит у нее о ее планах и предложит пойти с ними. Но никто ничего не сказал. Казалось, она перестала существовать. Когда она поднялась и покинула кружок, никто не пожелал ей спокойной ночи.

Лола отошла на край поляны и принялась собираться в дорогу, сложила в рюкзак несколько вещей, обмотала ступни в несколько слоев тряпками, которые берегла для бинтов, затем прилегла. Она лежала без сна с закрытыми глазами, когда почувствовала на себе яростный взгляд карих глаз Инны. Девочка завернулась в одеяло, как в кокон. Натянула шерстяную шапку на лоб, так что видны были только глаза.

Лола не поняла, что уснула, пока не почувствовала, что ее трясет маленькая рука Инны. Было еще темно, но Инна и Исаак встали, упаковали рюкзаки. Инна приложила руку к губам, знаками позвав Лолу подняться. Лола свернула одеяло, запихала его в рюкзак и пошла за Инной и ее братом.

Подробности следующих дней и ночей часто возвращались к Лоле во сне. Но в сознательной памяти остались лишь боль и страх. Они передвигались в темноте, а в короткие светлые дневные часы прятались, если находили сарай или стог сена, урывками впадали в беспокойный сон. В страхе просыпались, заслышав лай собаки: он означал немецкий патруль. На четвертую ночь у Инны началась лихорадка. Исаак нес ее на спине, дрожащую, потеющую, бормочущую что-то в бреду. На пятую ночь температура упала. Исаак отдал Инне свои носки, завернул в свою куртку в тщетной попытке остановить дрожь девочки. Ночью во время перехода, сразу после того как они перешли замерзшую речку, он остановился и упал на покрытые инеем сосновые иголки.

— Что случилось? — прошептала Лола.

— Нога. Я ее не чувствую, — сказал Исаак. — В одном месте был тонкий лед. Нога провалилась, промокла, а теперь замерзла. Я не могу больше идти.

— Мы не можем здесь остановиться, — сказала Лола. — Нужно найти какое-то укрытие.

— Иди. Я не могу.

— Дай-ка посмотрю.

Лола направила свет фонарика на рваный ботинок Исаака. Кожа на ноге почернела. Он повредил ногу задолго до того, как провалился под лед. Лола взялась за нее руками в перчатках: хотела согреть. Ничего не получилось. На морозе пальцы перчаток стали грубыми, как сучья. Лола сняла с себя куртку и расстелила на земле. Взяла Инну и положила ее сверху. Дыхание ребенка было слабым и неровным. Лола взяла ее руку, щупала пульс и не могла его найти.

— Лола, — сказал Исаак. — Я не могу больше идти, а Инна умирает. Придется тебе идти одной.