полосы и обернули эти полосы вокруг себя. Впервые увидев эту одежду на Мэрили, кареглазой подруге Дикара, Норманфентон назвал ее саронгом, но Дикар понял, что Мэрили прекрасна, как всегда, и по-прежнему волнует и возбуждает его.

Он повел Мальчиков на лесистый холм за линией дотов и первой же стрелой добыл олененка. Чисто выскоблив шкуру, он набросил ее на правое плечо и закутал корпус и бедра.

– Ключ к Америке, – повторил Уолт. – Да, помню, я читал это.

Широкий лоб Дикара наморщился. С тех пор, как они пришли сюда, он узнал, что ключ – это маленький железный предмет, которым открывают двери, но не мог понять, причем тут Вест-Пойнт.

Самый рослый из них троих, широкоплечий, с крепкими, широко расставленными ногами, с плоским животом в тугих мышцах, он был подобен малышу, пытающемуся понять, о чем говорят взрослые.

Золотисто-коричневая кожа олененка лежала на его бронзовой коже, позолоченной загаром. Копна волос на голове и шелковая молодая борода ярко-золотые, и у глубоких голубых глаз под длинными ресницами золотистая каемка.

– И ты должен помнить, что те, кто держал этот ключ, были так же плохо вооружены и обучены, как мы, и противостояли такому же могущественному врагу. Но они завоевали свободу Америки.

– Да, они ее завоевали. – Хотя оно было освещено солнцем, на худое лицо Уолта легла тень. – Но их потомки ее потеряли. Америка стала такой сильной, что мы считали, будто никто не посмеет на нас напасть. Мы забыли предупреждение о том, что вечная бдительность – цена свободы. И поэтому, когда черные и желтые орды напали на нас со всех сторон, мы оказались не готовы и, хотя отчаянно сопротивлялись, были разбиты, и свобода нашей земли умерла.

– Она не умерла, мой мальчик, – негромко сказал Норманфентон. – Ее только заковали. Если те, кто однажды собрался здесь, не приходили в отчаяние, почему должны отчаиваться мы? С верой в бога и самих себя…

Его прервал крик.

* * *

Низкий глубокий вой, заполнивший воздух страхом, поднимался, опускался и снова поднимался, и серые ряды марширующих людей, тесные ряды зрителей разбились на темные кучки, бегущие к серым зданиям, как опавшие листья под внезапным порывом ветра.

– Самолет! – Звонкий голос Дикара пролетел по всей Равнине. – Берегись самолета! – Кто-нибудь из Группы мог не знать, мог забыть, что означает эта сирена. – Берегись самолета!

Остальные двое ушли в безопасность серого здания за ними, но Дикар нырнул в толпу. Он искусно проходил через нее и проворно бежал к длинному низкому Дому далеко на широком открытом поле. В этом Доме жила Группа.

Сквозь вой сирены плакала испуганная маленькая девочка. Маленький мальчик кричал:

– Мама! Где ты, мама?

Горло Дикара пересохло, он похолодел, вспоминая смутный сон о Давным-Давно, когда он сам маленьким мальчиком кричал: «Мама! Где ты, мама?»; маленький Дик Карр бежал по ночным улицам города, вокруг кричали и плакали другие дети под вой сирены, который поднимался, опускался и снова поднимался в последней тревоге в этом городе.

Равнина неожиданно опустела, и только Дикар бежал по зеленой траве. Вой сирены стихал, и Дикар расслышал новый звук, доносящийся с голубой арки неба, низкое гудение, похожее на жужжание пчелы.

На бегу Дикар пытался отыскать источник этого звука. Он увидел, как на краю крыши поднялись длинные черные пальцы и нацелились на юг, увидел в солнечном южном небе черную точку, которая росла прямо на глазах. Она превратилась в черного ястреба, парящего на вытянутых неподвижных крыльях, стала самолетом, который казался таким маленьким, что его можно удержать двумя руками.

И Дикар вспомнил из Времени Страха Давным-Давно, что такие же самолеты летали над обреченным городом, вспомнил смерть, падавшую из их брюха, гром смерти, сотрясавший город вокруг него. Дикар был молод и не хотел умирать.

Глава II. Охотники, какова добыча?

Дикар продолжал бежать, и в небе раскатился гром. Это стреляли пушки на крышах домов. Маленькие белые облачка окружили в голубом небе черный самолет, но он продолжал лететь.

Он поднимался по длинной наклонной линии. Новые облачка покрыли небо. Мягкие и белые, они преследовали черный самолет на фоне голубого неба, но самолет летел выше уровня досягаемости.

Дикар почувствовал прохладу тени и понял, что добежал до маленького Дома. Он остановился, глядя вверх.

– Дикар! – Чистый звонкий голос позвал его изнутри дома. – Дикар, большой глупец, прекрати там стоять и иди сюда. Тебя могут ранить.

– Нет, не могут, Мэрили. – Посредине равнины прямо и гордо стоит белый шест, и на нем развевается яркий флаг с белыми и красными полосами и звездами на голубом фоне. – Самолет слишком высоко, чтобы кого-нибудь ранить.

Кружащий в небе над флагом самолет сейчас кажется не больше, чем когда Дикар увидел его впервые, поэтому он знает, что самолет очень высоко. Пушки перестают стрелять: до самолета не достать.

– Он просто летает по кругу, как лысый орел, у которого гнездо на мертвой сосне на вершине Горы.

– Маленькие птицы прячутся, когда в небе лысый орел. – Голос Мэрили совсем близко. – Но у тебя нет ума и ласточки.

Дикар повернулся и увидел, что Мэрили выходит из-под арки двери; каштановые волосы, покрывая стройное теплое загорелое тело, падают ей на плечи до маленьких ног в сандалиях.

– Возвращайся внутрь, большой дурак.

– Сама зайди! – воскликнул Дикар; у него горло перехватило от страха за подругу. – Зайди в дом, маленькая дурочка! – Он схватил ее и наполовину потащил, наполовину понес в дом. – Ты спятила, если вышла…

Она вырвалась, стройная тень в тени.

– Я подумала, что самолет слишком высоко, чтобы повредить кому-нибудь, – сказала она. – Или я ослышалась? Ты ведь сам это сказал.

– Да, я так сказал. – Дикар попытался улыбнуться, но губы его не слушались. – И я в этом уверен. – Теперь он видел ее лучше. – Но он может опуститься и… Боже, Мэрили! Как ты хороша, когда сердишься!

Он обнял ее мягкое теплое тело, привлек к себе, и неожиданно она задрожала и всхлипнула.

– О, Дикар! Когда я увидела, как ты бежишь по Равнине один… Почему ты так сделал, Дикар? Почему не пошел в Большой Дом, как все остальные, когда услышали сирену?

– Потому что тебя не было в Большом Доме со мной. Ты была здесь, и, если бы действительно стало опасно, я хотел быть с тобой, защитить тебя или умереть вместе с тобой, если бы не смог защитить, потому что я не хочу жить без тебя.

Он сказал это очень просто.

Во Времена Страха Давным-Давно, когда Старшие спрятали Группу на Горе от азиафриканцев,