у детей. Один раз это случилось во вторник вечером на заднем крыльце прямо перед моим сыном Кайлом. Он угрожал убить меня при детях, при моих сестрах и при своих родителях. Говорил, что убьет меня, себя и детей, если я от него уйду»[38].

Ту ночь Роки и Кристи провели в машине. Позже Кристи говорила, что они поехали «за город». Утром, когда он вернулся домой, чтобы забрать кое-какие вещи для семейного трейлера, Роки арестовали; предположительно, он планировал взять Кристи с собой в лес на выходные. Вместо этого Роки отправился в тюрьму.

Мишель подала заявление на запрет приближения. Генеральная прокуратура выдвинула обвинение в умышленном причинении легкого вреда здоровью сожителю и/или члену семьи (УПЛВ), без отягчающих обстоятельств и по административной ошибке объединила его с жалобой Салли в одно производство, что привело к далекоидущим последствиям. В Монтане необходимо выдвинуть три обвинения в УПЛВ, прежде чем данное действие будет признано особо тяжким уголовным преступлением[39].

Тем субботним вечером, пока Роки сидел в местном изоляторе, Алисса повела Мишель в бар отпраздновать день рождения. Мишель никогда раньше не была в баре. Сестры впервые вышли в свет вдвоем, не боясь Роки. Но, по словам Алиссы, Мишель просто не могла расслабиться. Девушка беспокоилась о детях, о том, правильно ли она поступает с Роки. Мишель не хотела, чтобы дети перестали видеться с отцом; она просто хотела, чтобы их отец изменился.

«Она выпила один стаканчик, – рассказывает Алисса, – а после просто хотела поскорее вернуться домой и побыть с детьми». Ей было двадцать три.

«Роки пытался убедить Мишель, что внешний мир небезопасен, – говорит Мелани, – муж очень сильно на нее влиял. Он не хотел, чтобы Мишель поняла, что на самом деле угроза исходит от него. Это он был опасен».

В понедельник Сара и Гордон внесли за Роки залог в 500 долларов. По словам Сары, они никогда раньше не вносили за сына залог, и она была против, но решила не спорить с Гордоном, и позвонила Мишель, чтобы рассказать ей об этом. Сказала, что Роки звонил в выходные, что он был расстроен и плакал, говорил, что не сделал ничего дурного, что он просто отец, который хотел забрать своего ребенка. И тогда Гордон позвонил профессиональному поручителю, который оказался женщиной; он помнит, как она сказала ему, что многие из «таких женщин» рассказывают сказки про агрессию. Сара и Гордон позвонили Мишель и сообщили, что собираются забрать Роки. Тогда супруги еще верили, что запрет на приближение работает.

По словам Салли, Мишель «слетела с катушек». Она начала орать на сватов по телефону, и те пообещали, что увезут Роки в дом брата, и он останется там, пока всё не уладится, что бы это ни значило. Сара думала, что если Роки поживет у Майка, им удобнее будет за ним присматривать. И они думали, что, может быть, он изменился. К тому времени Роки не употреблял наркотики почти полгода. А у Мишель всё еще было ее ходатайство о защите. Сара сказала, что невестка «была на взводе. Вела себя не как обычно». Мишель действовала нерационально, ее разрывало между злобой и ужасом. Она сказала, что не станет обращаться в приют: зачем? Ведь дом принадлежит ей, ее отцу. Да и Роки всё равно их найдет. Сказала, что станет экзотической танцовщицей, чтобы содержать детей. А потом, что с ней и детьми всё будет в порядке, потому что отец дал ей перцовый баллончик Mace. Mace ее защитит. С Mace она будет в безопасности.

«До нее было не достучаться», – утверждает Сара. Реакция Мишель не отличалась от реакции большинства жертв. Она думала о детях. Она не думала о системе уголовного правосудия или о том, от каких органов по защите от домашнего насилия может получить помощь. Она не рассчитала, в каких из районов Биллингса Роки не будет иметь права появляться, пока у нее на руках защитное предписание. Она отреагировала рефлекторно: драться или убегать? А что сделаешь ты, когда на тебя ринется медведь? Встанешь на цыпочки, завопишь и постараешься выглядеть больше своих размеров или притворишься мертвым? Уж точно не присядешь, чтобы обдумать информацию о том, в какие службы охраны природы сейчас можно обратиться. Медведь не дает времени на размышления.

И вот еще что: медведь атакует не только тебя. Он набросится и на твоих детей. Что будешь делать?

Кстати, а когда Роки выпустят, у Мишель дома будет ждать районный прокурор, готовый ее защитить? Или, может, там будет офицер полиции с заряженным пистолетом, офицер, втолковывающий Роки, что Мишель и дети не собирались выводить его из себя? Или, может быть, там будет кто-то из членов семьи Мишель? Хоть кто-нибудь, где-нибудь, хоть в какой-то системе будет там, чтобы не позволить Роки сделать то, что он может сделать? Чтобы не дать гремучей змее скользнуть в кровать к Мишель в три утра? Чтобы отразить пулю, которая может вылететь из доставшегося от деда ружья? Мелани говорит, что поведение Мишель изменилось сразу же после звонка Гордона и Сары: «Ее уверенность в запрете на приближение… всё это изменилось».

Мишель отказалась от данных ранее показаний. Именно это действие жертв домашнего насилия вызывает больше всего недопонимания.

Мишель отказалась от показаний не потому, что струсила, не потому что сочла свою реакцию на случившееся слишком эмоциональной и не потому, что решила, будто Роки теперь не так опасен. Она забрала заявление не потому, что рехнулась, не потому что была истеричкой и не потому, что для нее это не было вопросом жизни и смерти. Она отказалась от показаний не потому, что солгала. Мишель сделала это, чтобы остаться в живых, чтобы сохранить жизнь своим детям.

Жертвы не уходят, потому что знают – любое резкое движение спровоцирует медведя.

Они не уходят потому, что за многие годы нашли способы, которые иногда помогали успокоить разъяренных супругов: мольбы, упрашивание, задабривание, обещания, публичные проявления солидарности с агрессором в общении с теми самыми людьми – полицейскими, правозащитниками, судьями, адвокатами, членами семьи – без помощи которых жертве вряд ли удастся выжить.

Они не уходят потому, что на них надвигается медведь. А они хотят жить.

Почему жертвы не уходят – не тот вопрос, который нам стоит задавать. Я думаю, правильный вопрос звучит следующим образом: как защитить этих людей? Никаких оговорок. Никаких размышлений о том, почему она не ушла, о том, что она делает или не делает. Один простой вопрос: как нам ее защитить?

Через