Голодно без хлеба. Когда его нет, хлеб заменяют картошкой или мучной болтушкой, заправленной постным маслом. Консервы стараются сберечь до холодов.

– Ешьте картофель, пока он в достатке. Зимой такого раздолья не будет.

«Раздольем» в отряде не пахнет. Карп Иваныч кормит своих куда сытнее. Да и о зиме люди стараются не думать. До нее еще надо дожить. В конце сентября ночи уже холодные, все чаще идут дожди.

В землянках, конечно, ночевать неплохо, хоть крыша над головой. Но уютом это жилье не назовешь. Топить печки Журавлев пока не разрешает. Достаточно того, что огонь поддерживается на кухне и в лазарете. В землянках же сыро, протекают крыши, а порой обваливаются земляные нары или сползает со стен целый пласт почвы. Лагерь расположен в низине, но лезть наверх опасно.

Километрах в трех находится густо заросшая лесом плоская гора. Там, конечно, сухо. Но зато издалека виден любой дымок. Лагерь долго там не продержится, немцы внимательно следят за местностью.

Раза два в день окрестности облетают самолеты-разведчики «Хеншель-126». Эта не слишком скоростная машина с ярко-оранжевым фюзеляжем и таким же ярким хвостовым оперением не производит впечатления грозного противника. Но внешность обманчива.

Черно-белый крест во всю высоту фюзеляжа предупреждает, что это боевой самолет Люфтваффе. Экипаж из двух человек (летчик и наблюдатель) вооружен двумя скорострельными пулеметами «МГ-15», а на внешней подвеске «Хеншели» несут килограммов по сто бомб разного калибра.

Пилоты выполняют свои обязанности старательно. Меняют высоту, направление, иногда бесшумно планируют со стороны солнца, осматривая подозрительные места. Так же внезапно могут сбросить пару-тройку небольших авиабомб или прочесать участок леса пулеметными очередями.

Бойцы подметили, что «Хеншели» патрулируют чаще всего железную дорогу. Это еще одна опасность, кроме мотодрезин с пулеметами. Сапер Степан Пичугин вместе с двумя помощниками едва спасся от внезапно появившегося «Хеншеля».

Наблюдали за движением немецких эшелонов и неосторожно выползли на открытое место. Никто из троих не услышал приглушенного звука мотора. Ударил носовой пулемет, затем кормовой, рассеивая очереди со скоростью шестнадцать пуль в секунду.

Боец из молодых вскочил, бросился было убегать. Воробей догнал его, сбил с ног.

– Куда, дурила? Себя и нас погубишь.

«Хеншель», сделав круг, бросил две бомбы по двадцать пять килограммов. Вроде ерунда, но взрывы оглушили саперов, с деревьев сыпались сбитые ветки и разноцветная сентябрьская листва. Осколок величиной с ладонь вывернул из тополя кусок древесины, а с вершины дерева, как копье, полетела вниз острая сухая ветка и вонзилась во влажную землю рядом с сержантом Пичугиным.

Воробья пробил холодный пот. Бомбы – это, конечно, страшно, но обиднее, если тебя, как жука булавкой, проткнет трехметровая сухая палка.

Однако «Хеншели», следуя своим инструкциям, обычно не спускались ниже пятисот-шестисот метров. Если бы разведчик снизился еще метров на двести, то мог накрыть всех троих.

По слухам, партизаны из комсомольского отряда (с которыми пути пограничников пока не пересекались), лихие и смелые ребята, сковырнули из пулемета один из «Хеншелей», рискнувший спуститься слишком близко к земле. В это можно было поверить, учитывая слабую дюралевую защиту наблюдателей. Но Воробей-Пичугин ни разу не видел, чтобы немецкие самолеты сбивали из легких пулеметов или винтовок, о чем любили писать газеты.

Авдеев и разведчики тщетно пытались отыскать отряд, о котором ходило много слухов. Но те не сидели на одном месте и сами знакомиться не спешили. Бажан отзывался о них пренебрежительно:

– Скачут на лошадях туда-сюда. Где постреляют, где сожгут что-нибудь. Больше шума, чем дела.

– А что жгут? – уточнял въедливый особист Авдеев. – Не солому же в поле? Какие-то объекты.

– Объекты-субъекты… Мосток через речку спалят, полицаев обстреляют и рысью убегать. Герои, мать их…

– Ребята шустрые, – гнул свое Авдеев. – Я слышал, полицейский участок разгромили. Надо бы с ними познакомиться.

– Ищи их, если делать больше ничего, – бурчал Бажан.

– Они воюют, а не отсиживаются, как некоторые. Нам такие союзники нужны.

Последние дни выдались на редкость неудачные. Прошлой ночью умер раненый боец. Как показалось некоторым, неожиданно. И рана была так себе, не в голову или в живот, а пробита мякоть ноги выше колена.

Хирург Наталья Малеева сделала операцию, затем еще одну. Чистила рану, меняла повязки, даже на ночь оставалась возле метавшегося в жару, терявшего сознание пограничника.

Утром, заплаканная, курила самокрутку (папиросы давно кончились) и докладывала Журавлеву, что боец умер от заражения крови и сделать ничего не удалось. Несмотря на ранний час, у санчасти собрались ребята, хорошо знавшие умершего пограничника. На красивую докторшу-лейтенанта смотрели неприязненно.

– Выбрось соску, когда докладываешь, – сухо заметил кто-то из старых бойцов.

Наталья растоптала окурок, шмыгнула носом.

– Может, ногу надо было ампутировать? – спросил Журавлев.

– Нельзя…

– Почему нельзя?

– Да потому! – вмешалась в разговор медсестра Люся, пришедшая в отряд недели две назад. – Рана слишком близко к паху располагалась. Пуля в нее клочья ваты, нитки и прочую инфекцию вбила. Раневой канал глубиной четырнадцать сантиметров. Резали, чистили, а ногу ампутировать уже поздно было. Разве что вместе с тазом.

– А когда не поздно?

– Сразу после того боя на дороге, когда бензовозы пожгли. Да и то шансов на удачный исход почти не было.

– Хирург такой умелый, – не отставал тот же голос. – И помощница у ей шибко грамотная.

– Все, разошлись, – опережая Журавлева, скомандовал Федор Кондратьев. – Что, дел ни у кого нет?

Капитану Журавлеву защищать Наталью трудно. Все в отряде знают, что капитан живет с докторшей. Наталью увела в землянку Люся, которая умела и за себя, и за других постоять. Много чего натерпелась в оккупации. Особенно когда работала в волостной больничке, рядом с полицаями. Говорят, ее Шамрай, бычья морда, изнасиловал, пригрозив брата в Германию угнать.

И весь последующий день пошел кувырком. Николай Мальцев с группой осуществлял наблюдение за железной дорогой. Считали составы, записывали, что везут. Злорадно отметили, как прошли на запад два санитарных эшелона, набитые ранеными фрицами.

– Дают гадам, – сказал Саня Гречихин, зачисленный в отделение сержанта Мальцева.

– Наверное, из-под Сталинграда битых везут, – предположил другой боец. – Как там они в листовках пишут? «В Сталинград вошли с бомбежкой, до Саратова – с гармошкой». Нажрались досыта. Тысячи полторы раненых в двух эшелонах.

Посмеялись. А затем стало не до смеха. На эшелон с танками спикировали пять бомбардировщиков «Пе-2». Они зашли с головы эшелона, рассчитывая вывести из строя в первую очередь локомотив. При удачном попадании под откос могла уйти вслед за паровозом и часть вагонов.