Едва солнце показалось над деревьями, она кликнула служанку и, наспех проглотив завтрак, поехала в город. Отец спозаранку отправился в контору. Филиппа, к счастью, тоже нигде не было видно: наверное, он спал, и, скорее всего, как обычно, будет спать до полудня. Это было хорошо, потому что цель своей поездки Аннет собиралась сохранить в тайне.

Коляску с кучером она оставила за углом на рю Омбре — не стоит слугам знать, куда она ездила. И, пройдя квартал, свернула на рю Верте, оглянулась несколько раз, рассматривая редких пока прохожих — не хватало ещё встретить тут каких-нибудь знакомых.

Нет, конечно, сюда ходят благородные дамы, вернее, даже в основном они сюда и ходят, но ни одна из них не станет афишировать этот факт. Не увидев никого, кроме нескольких ньор, спешивших с корзинами на рынок, Аннет быстро потянула за ручку дверь с синим глазом и нырнула в лавку мадам Лафайетт.

Внутри было темно, пахло остро и терпко — смесью специй и трав. Кто такая мадам Лафайетт — история умалчивала, а лавкой владела ньора из вольноотпущенных, и уж точно никакая она была не мадам. Нынешнюю хозяйку звали Мария. Впрочем, имя, скорее всего, было ненастоящее. Как и облики святых, вырезанные на акациевых досках, что занимали центральную полку прямо напротив двери. Официально лавка торговала травами от колик, притирками от укусов гнуса, нюхательными солями, мылом, ароматным маслом и другими мелочами, так необходимыми каждой женщине в хозяйстве.

А вот неофициально…

— Что понадобилось муасель в такой ранний час? — хозяйка поднялась из-за прилавка — женщина вполне аппетитных форм и неопределённого возраста.

Она была квартеронкой, и, видимо, довольно красивой в молодости, потому что следы этой красоты время до сих пор ещё не стёрло с её лица.

Несмотря на то, что Мария была вольной, она всё равно носила тийон, причем, необъятных размеров. Казалось, на голову намотано не меньше двух туасов оранжево-зелёного шёлка, и носила она его с достоинством, будто гордилась. Она степенно выплыла из темноты, обойдя потёртый деревянный прилавок, и принялась неспешно переставлять на полке бутылочки, давая возможность посетительнице побороть своё смущение.

— Я слышала, вы продаёте разные… средства, — осторожно произнесла Аннет, пытаясь подобрать правильное слово.

— Я много чего продаю, — уклончиво ответила Мария, — что именно ищет муасель? Что хочет она облегчить «средством»: жизнь или… смерть?

Аннет растерялась. Вопрос хоть и был завуалированным, но от этого не становился менее страшным. Но отступать она не собиралась. От этого «средства» зависит её будущее — какие тут ещё могут быть сомнения? И, набрав в грудь побольше воздуха, Аннет произнесла тихо, почти шёпотом:

— Мне нужно сделать так, чтобы один мужчина перестал интересоваться одной женщиной. И чтобы она… тоже.

— Соперница? — Мария повернулась и прищурилась.

Гагатовые бусы на шее Марии, повторявшие цвет её глаз, чуть блеснули, будто подмигнули Аннет, понимая. Или ей это только показалось? Она кивнула в ответ — под пронизывающим взглядом этих глаз ей было очень неуютно.

— Что ты хочешь, чтобы с ней случилось? — спокойно спросила ньора, продолжая разглядывать Аннет.

— Я не знаю…

У неё как-то разом пересохло в горле.

И зачем только она сюда пришла! Глупая это была затея!

Хотя нет, не глупая…

— Не знаешь? — усмехнулась Мария. — Знаешь, девочка, знаешь… А знаешь ли ты, что за её жизнь полагается плата?

— Сколько? — глухо спросила Аннет.

— Пятьдесят экю мне, но это лишь за то, что я спрошу об этом у великого Эве. А ему полагается в оплату кое-что совсем другое…

— И что нужно… великому Эве? — голос у Аннет совсем охрип.

— Может, часть твоей жизни, а может, ещё чьей, а может, и вся… Уж как он прикажет. Ты готова принести что-то подобное взамен?

Аннет испугалась не на шутку. Забрать чью-то жизнь — да ей же потом гореть в адском пламени до скончания веков! Да, если кто узнает, что она сюда пришла и такое просила, ей откажут даже в том, чтобы ступить на порог Храма, не то что в прощении!

— Я… я… мне не нужна её жизнь. Я хочу, чтобы она просто исчезла куда-нибудь! Чтобы уехала! Увлеклась другим мужчиной, влюбилась без памяти, бросила всё и сбежала с ним! Хоть на край света! — выпалила Аннет, покрываясь холодным потом.

— Увлеклась другим мужчиной? И уехала отсюда? — Мария тронула подбородок и, плавно качнув пышными юбками, зашла за прилавок. — Это проще…

— И чтобы Жильбер её забыл, — добавила Аннет уже тише.

— Что же, за это тоже полагается плата, хоть и меньшая.

— Какая? — Аннет стиснула в пальцах ридикюль.

— Десять экю за неё, десять экю за него, десять экю за того, кому её отдаст великий Эве. Это за мою к нему просьбу, — Мария сделал паузу, положила ладони на выщербленную поверхность прилавка, и на её мизинцах кольца с гагатом будто налились молочно-белым светом, а может, это просто отразилось от стёкол восходящее солнце...

— А ещё, девочка, всё, что забираешь у неё, должно вернуться в другом месте. У великого Эве всё в этом мире всегда в равновесии. Как зовут твою соперницу?

— Летиция, — Аннет сглотнула, едва не подавившись буквой «ц».

— Мне нужно будет что-то из того, к чему она прикасалась.

— Вот, — Аннет развернула носовой платок.

Внутри лежала пуговица. Вчера, во время примерки платьев, она оторвалась у Летиции от рукава, и Аннет её подобрала, а отдать забыла. И вот теперь она оказалась так кстати!

— Как зовут того, от кого её нужно отвадить? — Мария покатала пуговицу между пальцами.

— Жильбер.

— Мне нужна и его вещь. И ещё твоя вещь.

Аннет достала носовой платок, не так давно Жильбер обернул им стебли цветов, которые дарил ей. А из своих вещей протянула ленту для волос.

— Жди здесь.

Мария ушла за перегородку, отделявшую лавку от другого помещения. Аннет, наконец, выдохнула и принялась разглядывать полки, уставленные склянками и бутылочками. На стенах висели пучки трав и луковицы, заплетённые в косичку, а в половинках кокосового ореха лежало манговое мыло. Лавка Марии выглядела не так уж страшно, если не знать, что всё это лишь фасад…

Но страх понемногу уходил, и к Аннет возвращалась уверенность — она всё делает правильно. Она вернёт всё в их семье на свои места.

Из-за перегородки доносилось невнятное бормотание, возня и шипение, словно на раскалённой сковороде жарили мокрого угря. Потянуло дымом, запах жжёных перьев и ткани смешался с густым ароматом расплавленной колофонской смолы и тины.

Ждать пришлось долго. Наконец, Мария вышла из-за перегородки и поставила перед Аннет четыре бутылочки: две белого стекла, две — зелёного.