— Он уже сказал тебе? — мрачно проговорила она.

— О чем?

— Об опухоли.

— О чем?!

— У него в легких опухоль.

— Раковая?

— Он тебе ничего не сказал?

Я тупо уставился в телефонную трубку.

Он не сказал мне ни слова.

ЦЕРКОВЬ

В центре Детройта наискосок от пустого поля на Трамбэл-авеню стоит церковь. У этого огромного готического здания из красного кирпича и песчаника такой вид, будто оно залетело сюда из какого-то иного века. Остроконечные шпили. Над входом арка. В окнах витражи, на одном из которых апостол Павел спрашивает: «Что же мне делать, чтобы спастись?»

Это здание построили в 1881 году, когда его окружали особняки, в которых жили богатые пресвитериане. Они построили эту церковь для тысячи двухсот членов — самой большой своей конгрегации на всем Среднем Западе. Особняков здесь уже нет и в помине, как и пресвитериан; и в этом бедном, пустынном районе церковь кажется совсем заброшенной. Стены ее облупились. Крыша была перекошена. Часть витражей украдена, и кое-какие окна забиты досками.

Я, бывало, проезжал мимо этой церкви по пути к стадиону Тайгер, знаменитому бейсбольному парку в полумиле от церкви, но никогда в нее не заходил. И никогда не видел, чтобы в нее входили.

По моим представлениям, она была заброшена.

И мне совсем скоро предстояло в этом убедиться.

С того дня, как Рэб удивил меня словами «враги-шмараги», мне пришлось призадуматься над моими собственными предрассудками. По правде говоря, хотя я и не скупился на пожертвования, я всегда мысленно проводил границу между «нашими» и «не нашими» — этническую, культурную, религиозную. Меня, как и многих из нас, учили, что благотворительность начинается со своего «двора», что в первую очередь надо помогать «своим».

Но кто эти «свои»? Я жил вдалеке от родных мест. Я женился на женщине другой веры. Я, белый человек, жил в городе с огромным афроамериканским населением. И хотя, по счастью, я зарабатывал вполне прилично, окружавший меня Детройт катился к банкротству. Ожидание надвигающейся депрессии, на пороге которой находилась вся страна, на наших улицах обосновалось уже довольно прочно. Рабочие места улетучивались с устрашающей скоростью. Неоплаченные дома продавались с молотка. То тут, то там виднелись заброшенные здания. Наша кормилица, автомобильная промышленность, хирела с каждым днем. И, глядя на захлестывающую волну безработицы и бездомности, становилось страшно.

Однажды вечером я очутился в центре города возле убежища для бездомных христианской миссии спасения, где я решил переночевать для того, чтобы потом описать свой опыт. Я встал в очередь за одеялом и мылом. Мне выделили постель. Я выслушал проповедь пастора об Иисусе Христе и был удивлен, что многие из этих уставших бороться с тяготами жизни людей, уткнувшись подбородком в ладони, внимательно слушали речь о том, как они могут спастись.

Когда мы стояли в очереди за едой, один из мужчин обернулся ко мне и спросил, тот ли я, за кого он меня принимает.

— Тот самый, — ответил я.

Он неторопливо покачал головой.

— Ну? И что же с тобой случилось?

Проведя ночь в этом убежище, я решил создать благотворительный фонд для бездомных. Мы собирали деньги и передавали их в городские убежища. К своему удовольствию, должен признаться, что мы не тратили денег на административные и всякие прочие расходы и давали деньги только тогда, когда точно знали, на что именно их потратят. А это означало, что нам без конца приходилось всюду ездить и во всем разбираться самим.

И вот как-то раз жарким и влажным сентябрьским днем я остановил машину возле старой, облупленной церкви на Трамбэл-авеню. Как мне сказали, пастор этой церкви держал там маленькое убежище для бездомных. Я пришел посмотреть, не нужна ли ему помощь.

Перед церковью на ветру раскачивался светофор. Я вышел из машины и запер ее, щелкнув кнопкой на ключе. Возле стены церкви на складных алюминиевых стульях — вроде тех дешевых, что мы брали с собой на пляж, — сидели мужчина и женщина. Оба афроамериканцы. Они не сводили с меня глаз. У мужчины не было левой ноги. Костыли его стояли рядом, опираясь о стул.

— Я хотел бы поговорить с пастором, — сказал я.

Женщина молча поднялась. Толкнула маленькую, болтавшуюся на петлях дверь красного цвета. Я остался ждать. Одноногий мужчина смотрел на меня и улыбался. На нем были очки, а передних зубов — раз-два и обчелся.

— Жарковато сегодня, — наконец сказал он.

— Да, жарко, — подтвердил я.

Я посмотрел на часы. Потоптался на месте. Вдруг я услышал за дверью какое-то шевеление.

И тут…

И тут ко мне вышел крупный мужчина.

Необычайно крупный мужчина.

Как я узнал позднее, ему было лет пятьдесят; но лицо его, несмотря на жидкую коротко подстриженную бородку, казалось совсем мальчишеским. Ростом он был с баскетболиста и весил фунтов четыреста, не меньше. Тело его каскадами перекатывалось от выпяченной вперед груди к громадному животу, валиком нависавшему над штанами. Руки выпирали из рукавов белой футболки гигантского размера. На лбу блестели капли пота, и он тяжело дышал — как будто только что одолел крутую лестницу.

«Если это Божий человек, — подумал я, — то я марсианин».

— Здравствуйте, — прохрипел он, протягивая мне руку. — Меня зовут Генри.

ИЗ ПРОПОВЕДИ РЭБА, 1981 ГОД

Мне рассказал эту историю армейский священник.

В аэропорту среди скромных пожитков сидела девочка, дочь солдата, — ее отца перевели на службу в отдаленный район.

Сонная, она сидела, прислонясь к тюкам и дорожным сумкам.

Мимо проходила женщина и, увидев девочку, погладила ее по голове.

— Бедняжка, — сказала она. — У тебя даже нет домашнего очага.

Девочка удивленно посмотрела на женщину.

— У нас есть домашний очаг, — сказала девочка. — У нас только нет для него дома.

ЧТО ЗНАЧИТ БОГАТЫЙ?

Рэб теперь ходил только с ходунком. Стоя на пороге его дома, я слышал, как ходунок, приближаясь к двери, стучит об пол. Был сентябрь. С того визита в больницу прошло три года. Листья уже начинали желтеть. Возле дома я увидел незнакомую машину. Из дома доносилось приглушенное пение: «Я иду-у… подождите… я иду-у-у…».

Дверь отворилась. На пороге стоял Рэб и улыбался. Со времени моего первого посещения он сильно похудел. Руки стали костлявее, а лицо вытянулось. Волосы совсем поседели, а когда-то высокая, стройная фигура согнулась в дугу. Он крепко, обеими руками держался за ходунок.

— Поздоровайся с моим новым компаньоном, — произнес Рэб, потрясая ручками ходунка. — Мы теперь всюду ходим вместе. — Рэб понизил голос. — Никак не могу от него отвязаться!