В этой программе, помимо повторявшихся пропагандистских стереотипов, прослеживалось и новое. Отсутствовало упоминание о необходимости развивать тяжелую индустрию как основу основ советской экономики, с чего обычно начинались все подобные документы. Впервые во главу угла ставилось не движение к цели, а сама цель — подъем материального благосостояния, хотя и не уточнялось, как, в какие сроки и за счет чего он будет достигнут. Наконец, хотя и отмечалась готовность дать «сокрушительный отпор любому агрессору», не упоминался извечный враг — империализм; ничего не было сказано ни о США, ни о НАТО.[33]

Обращение передали по радио в 6 ч 6 марта, а в 21 ч 30 мин радиодиктор Ю.Б. Левитан зачитал постановление совместного заседания (газеты опубликовали его 7 марта, без указания даты принятия). Его содержательная часть претерпела минимальные коррективы: Сталина не упоминали среди членов Президиума ЦК партии и секретарей ЦК. Но преамбула сохранилась в первозданном виде. Вечером 5 марта при жизни Сталина без мотивировки назначения Маленкова на пост председателя Совета Министров СССР обойтись было невозможно; теперь же, когда нужда в таком объяснении отпала, повторение мотивировки выглядело нарочитым и заставляло искать скрытый смысл. Ее сохранение нельзя объяснить недосмотром при спешке. Исключение фамилии Сталина противоречит этому, свидетельствует об обратном: о повторном редактировании текста. Следовательно, многозначительную фразу оставили сознательно, намеренно допуская утечку информации о наличии в узком руководстве неких разногласий. Наконец, речи, произнесенные 9 марта 1953 г. на Красной площади во время похорон Сталина, не оставили в том никакого сомнения. В них отчетливо проявились расхождения между членами «тройки», чье соперничество перешло из личного в политическое.

Ритуал траурной церемонии, согласно кремлевской традиции, должен был продемонстрировать и истинное положение лиц в советской иерархии. Остальное было несущественным, а потому и необязательным. Речи могли стать ничего не значившим набором затасканных штампов, обычным пустословием. Однако 9 марта произошло нарушение прежних правил игры. И Маленков, и Берия, и Молотов в своих выступлениях соблюли приличия, отдав дать уважения покойному, но этим не ограничились. Они постарались, используя представившуюся возможность, выразить собственное видение дальнейшего пути развития СССР. Раскрывая прежде затаенные позиции, апеллировали к слушателям, но не столько к народу, сколько к аппарату, который мог стать единственным арбитром в их конфликте, судьей отнюдь не нейтральным, а откровенно предвзятым, лично заинтересованным в окончательном выборе концепции будущей политики.

Первым, в соответствии со своим рангом, слово получил Маленков. Поминальную часть речи он построил, как клятву: Сталин завещал — а мы соблюдем и приумножим. Подтверждая верность доктрине, тут же отметил, что «завоевания социализма» ценны не сами по себе, а только как предпосылка дальнейшего поступательного движения. Объявил главной целью нового руководства «неуклонно добиваться дальнейшего улучшения материального благосостояния рабочих, колхозников, интеллигенции, всех советских людей».

Во внешнеполитической части речи Маленков тоже повторил соответствующие фразы правительственного обращения. И вместе с тем именно здесь внес существенное дополнение, указав, что такая внешняя политика должна опираться на положение о «возможности длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем — капиталистической и социалистической». А в конце речи вернулся к тому, что полагал важным, и не просто повторил, но буквально воззвал к стране и миру: «Наша главная задача состоит в том, чтобы… жить в мире со всеми странами». Только такую внешнюю политику следует считать «самой правильной, необходимой и справедливой», «единственно правильной». Опираться же она должна «на взаимное доверие», не ограничиваться пропагандистскими заявлениями, а претворяться в конкретные решения и договоренности, стать «действенной», проверяться только фактами.

Новое видение будущего страны продемонстрировал и Берия, придав в своей речи первенствующее значение решению внутренних проблем. Не отказываясь от использования стереотипов пропаганды, не просто упомянул о дружбе народов СССР, а развил этот тезис, сместив акцент с общего (единство) на своеобразное (национальное), и дважды подчеркнул это. Характеризуя будущую внутреннюю политику в целом, откровенно полемично наметил систему приоритетов: политика будет «направлена на дальнейшее укрепление экономического и военного могущества нашего государства, на дальнейшее развитие народного хозяйства и максимальное удовлетворение растущих материальных и культурных потребностей всего советского общества… Советское правительство будет заботливо охранять их (граждан. — Ю.Ж.) права, записанные в сталинской конституции».

Берия скорректировал внешнеполитическую линию Маленкова приемом умолчания. Повторив общее положение о необходимости сохранения и упрочения мира и развития деловых связей, ни словом не обмолвился о мирном и длительном сосуществовании двух систем. А затем призвал «неустанно повышать и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и козням врагов Советского государства», «еще более усилить свою бдительность». И разъяснил, что тому призваны служить и Вооруженные силы, которые «оснащены всеми видами современного оружия». Заканчивая выступление, Берия вернулся к вопросу о единстве и сплоченности руководства, высказав убеждение, что таковые станут «залогом успешного претворения в жизнь внутренней и внешней политики партии и государства». И заверил «народы» страны «в том, что Коммунистическая партия и правительство Советского Союза не пощадят своих сил и своих жизней для того, чтобы сохранить стальное единство руководства».

Сходные с бериевскими взгляды в оценке существующей ситуации, в видении дальнейшего пути развития СССР, а также в определении задач, требующих незамедлительного решения, высказал Молотов, выступивший последним. Он остановился на необходимости «заботиться об укреплении советских вооруженных сил… на случай вылазки агрессора», «проявлять должную бдительность и твердость в борьбе против всех и всяких козней врагов, агентов империалистических агрессивных государств». Потом бегло коснулся международного положения и подтвердил как министр иностранных дел, что СССР будет проводить политику мира, сотрудничества и деловых связей, но только «между народами», а устанавливать связи следует лишь с теми государствами, «которые сами также стремятся к этому». Касаясь межнациональных отношений, подчеркнул, что решение этого вопроса уже вышло за рамки СССР, ибо «имеет особо важное значение, особенно в связи с образованием государств народной демократии и ростом национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах».[34]

Так 9 марта 1953 г. тем людям, кто умел читать между строк, показали, в чем именно заключается вышеупомянутый «разброд» в руководстве. Предложили как бы две правительственные программы, два предполагаемых курса. Первый, изложенный Маленковым, строился на достижении разрядки в международных отношениях, чтобы использовать высвобождавшиеся благодаря тому силы и средства для подъема жизненного уровня населения. Второй, сформулированный в речах Берии и Молотова, исходил из убежденности, что международная напряженность в обозримом будущем сохранится и перерастет в вооруженный конфликт между двумя системами. Потому приоритет следует сохранить за тяжелой индустрией и оборонной промышленностью, расходуя на мирные цели только то, что останется. Так выявилось, что введение в триумвират Молотова оказалось противовесом слишком сильному влиянию не столько Берии, сколько Маленкова. Близилась развязка — решающее столкновение в борьбе за власть с пересмотром договоренности о разделе полномочий.