Он смотрит куда-то вдаль, словно что-то вспоминает.

– Ты никак не реагировала на мои угрозы. Ты не отвечала на то, что не могло тебя не волновать. Но при этом вела себя как дерзкий ребенок. Тебе не нравилась твоя одежда, не нравилась самая изысканная еда. – Он смеется, закатывает глаза к потолку, и я забываю о своем сочувствии к этому человеку.

Внезапно мне хочется бросить в него какой-нибудь тяжелый предмет.

– Ты выглядела такой обиженной на весь мир, такой ранимой, что я даже попросил тебя надеть платье. – Он смотрит на меня, а в его глазах прыгают озорные огоньки. – И вот тогда я уже был готов защищать свою жизнь от неконтролируемого монстра, способного убивать всех и каждого. Убивать голыми руками. – Он улыбается и качает головой. – А ты продолжала сердиться по поводу чистого белья и горячих блюд. Да-а-а, – тянет он и качает головой, глядя в потолок, – ты была такая смешная. Такая забавная. Так я не развлекался, наверное, ни разу в жизни. Не могу даже передать тебе, как меня все это занимало. Мне так понравилось сердить тебя, – говорит он, чуть прищурившись. – Да и сейчас я просто обожаю тебя злить.

Я хватаю подушку, да с такой силой, что боюсь порвать ее, и гневно сверкаю глазами, глядя на него.

Он открыто хохочет.

– Я постоянно отвлекался на тебя, – продолжает Уорнер. – Мне все время хотелось быть рядом с тобой. Я делал вид, что готовлю для тебя будущее, связанное непосредственно с Оздоровлением. Ты была такая беззащитная, такая красивая, и при этом постоянно орала на меня. – Он широко улыбается. – Боже, ты орала по любому поводу, даже самому незначительному, – вспоминает он. – Но при этом ни разу до меня не дотронулась. Ни разу, даже если бы тебе пришлось спасать свою жизнь. – Улыбка исчезает с его губ. – Меня это сильно беспокоило. Я боялся даже подумать о том, что ты скорее пожертвуешь собой, но не решишься использовать свои способности, чтобы защититься. – Он вздыхает. – Вот почему я изменил тактику. Мне нужно было запугать тебя и силой заставить дотронуться до меня.

Я вздрагиваю, слишком хорошо мне запомнился тот страшный день. Он насмехался надо мной в той синей комнате, он манипулировал, и я почти что была готова причинить ему боль. Наконец-то ему удалось найти способ в такой мере причинить мне боль, что я могла бы и ответить ему тем же.

Это могло бы произойти в тот же день.

Он наклоняет голову набок. Медленно выдыхает.

– Но и этот трюк не сработал. И тогда я стал терять смысл своей первоначальной цели. Я был так увлечен тобой, что совсем позабыл, зачем вообще перевел тебя к себе на базу. Я был в отчаянии. Ты не собиралась уступать, но и не торопилась нападать на меня, хотя я видел, что иногда тебе самой этого очень хотелось. И когда я сам готов был отчаяться и сдать свои позиции, наступал один из таких моментов, когда во мне снова возрождалась надежда. – Он многозначительно качает головой. – Да, бывали мгновения, когда в тебе проявлялась самая настоящая ярость и ты была готова продемонстрировать свою необузданную силу. Это было просто невероятно. – Он замолкает. Прислоняется к стене. – Но после этого ты неизменно отступала на прежние позиции. Как будто тебе становилось стыдно за то, что ты совершила. Как будто тебе не хотелось признаваться в том, что подобные чувства все же возникают в твоей душе.

И я снова сменил тактику. Я решил попробовать что-то новое. Нечто такое, что – и я это знал – обязательно заставит тебя перейти все твои границы. Надо признаться, произошло именно то, на что я и надеялся. – Он улыбается. – Впервые за все время ты показалась мне по-настоящему живой.

Неожиданно мои ладони леденеют.

– Камера пыток! – с трудом выговариваю я.

– Наверное, тебе она именно такой и показалась, – пожимает плечами Уорнер. – Мы называем эту комнату «тренажером» или «имитатором».

– Ты заставил меня мучить ребенка, – говорю я, и вся злость и ярость того дня начинают вновь подниматься где-то в глубине моей души. Как я могла забыть о том, что он наделал? И то, как он повел себя в отношении меня? Заставив меня вновь пережить самые страшные моменты моей жизни, и все только ради собственного развлечения. – За это я тебя никогда не прощу, – огрызаюсь я, ощущая яд на языке. – И еще за то, что ты сделал с тем маленьким мальчиком. За то, что заставил меня сделать с ним!

Уорнер хмурится:

– Прости, я не совсем понял…

– Ты предпочел отдать в жертву ребенка! – Голос у меня дрожит. – Ради своих дурацких игрищ! Как ты мог совершить нечто такое, чему нет ни объяснений, ни оправданий? – Я швыряю в него подушку. – Ты больной и бессердечный монстр, вот кто ты такой!

Уорнер ловит подушку в тот момент, когда она попадает ему в грудь, и смотрит на меня так, словно видит впервые. Но потом в его взгляде что-то меняется, будто он начинает что-то понимать, и подушка выскальзывает у него из рук, падая на пол.

– М-да-а… – медленно произносит он и крепко зажмуривается, чтобы скрыть свое внезапно нахлынувшее веселье. – Да ты меня так ведь и убить можешь, – добавляет он, теперь уже не пряча своего смеха. – Нет, с этим мне уже не справиться…

– О чем это ты? Что произошло? – требую я объяснений.

Он не перестает улыбаться:

– Лучше ты мне расскажи все, любовь моя. Расскажи в подробностях все то, что произошло в тот день.

Я крепко сжимаю кулаки. Меня оскорбляет его несерьезность. Меня начинает буквально трясти от праведного гнева.

– Началось с того, что ты выдал мне какую-то дурацкую одежду, слишком открытую, к которой я совершенно не привыкла. Потом повел куда-то в нижние этажи Сектора Сорок пять и запер в какой-то грязной комнате, больше похожей на старый подвал. Это я хорошо запомнила, – сообщаю я, одновременно стараясь сохранять спокойствие. – Стены там были выкрашены в отвратительный желтый цвет. На полу валялся зеленый ковер. И на одной стене, как я сразу догадалась, – огромное двустороннее зеркало для наблюдений.

Уорнер приподнимает брови и жестом просит меня продолжать.

– Потом… ты повернул какой-то выключатель, что ли, – выдавливаю я, стараясь заставить себя говорить. Только не понимаю, откуда во мне сейчас зародились какие-то сомнения относительно того страшного дня. – В тот же миг из пола начали возникать и расти страшные металлические шипы. Затем… – Я все больше сомневаюсь, пытаюсь сосредоточиться, – в комнату входит малыш. Совсем маленький мальчик. Глаза у него завязаны. Ты сказал, что придумал мне вот такую замену. Ты добавил еще, что, если я сейчас не спасу этого несчастного мальчонку, ты тоже не станешь этого делать.

Уорнер пристально смотрит на меня, словно изучает мои глаза.

– Ты уверена в том, что я произнес именно эти слова?

– Конечно.

– Правда? – Он наклоняет голову набок. – Неужели ты сама видела, как я произношу эти слова?

– Н-нет, конечно, нет, – я быстро пытаюсь оправдаться, – но там были динамики, я уверена, и оттуда раздавался твой голос…