Он умел делать свое дело, ругаться с мастером или старшим горновым, сказать какую-нибудь дерзость даже самому начальнику цеха… Одного не умел — ждать.

— Накормила я тебя, Витенька, чайку попили, — совсем по-другому, деловито заговорила бабушка, — а теперь мне пора, к Майе надо съездить, посмотреть, как там у них. К ночи вернусь. Завтра с утречка ребят в школу провожать…

— Можно я тут на диване до вечерней прилягу, бабушка? — спросил Виктор.

— Ложись, Витенька, отдыхай, постелю я тебе.

— Стелить не надо, дай одежку какую, на себя накинуть.

Проснулся Виктор, когда дети были дома. Лежал и слушал, как они разговаривали вполголоса, чтобы не будить его. Шурка первая подскочила к нему, поняла, что он проснулся.

— Дядя Витя, дядя Витя, лисенок у меня мясо взял, — она всплеснула руками, темные кудри ее разлетелись, закрывая лицо. Ловким движением ладони она отбросила волосы назад.

— Ни у кого не берет, а у меня взял.

— Слышал уже, — сказал Виктор.

— От кого слышал? — Шурка замерла, подняв брови.

— Бабушка сказала.

Володя, веснушчатый, светлоглазый, степенный, подошел, пожал руку.

— Поесть садись, племяш, — сказал дядя Василий. — Ждем, когда проснешься. Уходить тебе скоро, бабушка сказала, в вечернюю. Что с Иваном, рассказывай…

Из дома Виктор вышел раньше, чем надо было, сказал, что ему еще за товарищем зайти. А поехал прямиком к дому, в котором жила Лариса. Давно выяснил, где она живет. Ей тоже в вечернюю, и, если удастся встретить, будет случай поговорить…

Лариса вышла из ворот вовремя. Андронов нагнал ее, предложил:

— Пойдемте через сквер?

Они перешли улицу, Андронов раздвинул кусты и продрался между их цепкими ветвями на дорожку сквера, увлекая за собой Ларису.

Они остановились на песчаной дорожке. Андронов раздумывал, как начать трудный разговор. Лариса в темноте приглядывалась к Виктору.

— Сядем, Витя, — сказала она.

Они опустились рядом на скамейку под кустами. Лариса не торопила, молчала. Андронов чувствовал, что вся она в напряжении, вытянулась стрункой.

— Проводи меня на завод, — попросила Лариса, поняв, что ему трудно говорить.

Они медленно шли сквером к водохранилищу, к трамвайной остановке. Впереди над далеким заводом свивались жемчужные дымы и стояли четко вырисованные на подсвеченном заводскими огнями небе силуэты доменных печей и частокол труб мартеновских цехов.

Лариса шла, нагнув голову, словно не хотела, чтобы он видел ее лицо. Он шагал подле, не смея взять ее под руку. На трамвайной остановке решительно подхватил ее локоть и помог взобраться на высокую вагонную ступеньку. Весь путь до завода они молчали, и никто не обращал на них внимания. «Все! — думал Андронов, направляясь к себе на печь принимать смену. — Кончено!»

XIII

На мрачном холодном литейном дворе Андронов остановился, оглядел черную, безжизненную печь. Глазки фурм, предназначенных для вдувания в печь раскаленного воздуха, потухли. Не было и в помине васильковых язычков сгорающего у летки газа. Мертвая печка! С досады он пробормотал хлесткое ругательство. Краем глаза заметил, что из-за кожуха печи показался тучный мастер Бочарников. В первый момент Андронов удивился, откуда он взялся в эту смену? Потом сообразил: Бочарников заменил находящегося в больнице Ивана Чайку.

Мастер тоже увидел Андронова, наверное, услышал витиеватое ругательство и, точно споткнулся, остановился.

— Засадить бы за работу сто инженеров, — как бы размышляя, весьма явственно пробормотал Андронов, — что же, они не навели бы порядка в нашем цехе?! Космические корабли летают, а мы все, как варвары… — И теперь уже во весь голос он снова ругнулся.

— С-с-сатана!.. — исступленно пробормотал Бочарников и скрылся за печью.

Виктор оглядел литейный двор. На ком бы еще сорвать овладевшее им раздражение? В дальнем конце литейного двора на куче песка, раскинув колени и уронив на них безвольные костлявые руки, сидел Васька. Андронов угадал его состояние: может быть, впервые за суматошную свою жизнь прикипело Васькино сердце к товарищам по бригаде, к нему, Андронову, а что теперь будет?.. Раздражение улеглось. Виктор присел рядом, разгреб каблуком песок, чтобы удобнее было ноге, тронул соседа плечом. Тот не пошевелился. Андронов качнул его. Васька искоса посмотрел на товарища.

— Что, Вась? — сочувственно спросил Андронов.

— Выпить охота, — вяло ответил тот, — гляди, печь, как покойник…

Они опустили головы и сидели друг подле друга, не произнося ни слова.

У печи появился могучий, в два обхвата, с оплывшими плечами и короткой, как у борца, шеей человек. Кепочка сидела на нем, как блинок на громадной пузатой бутыли. Как ни было сумрачно на литейном дворе, Андронов признал в нем Степана Петровича Гончарова, в недавнем прошлом мастера печи. Год назад, после возвращения из Индии, где был в командировке, он вышел на пенсию. Появлялся Гончаров на заводе, как все знали, лишь по какому-нибудь своему личному соображению: сыскать понадобившийся в хозяйстве болт, пруток, шайбочку завалящую либо гайку. Друзья, хорошо его знавшие, подшучивали над ним: «Дай тебе волю, ты и доменную печь к себе перетащишь…»

Степан Петрович неторопливо обошел печь и, покачивая головой, остановился перед холодной лёткой. Отправился было через литейный двор к соседней, «живой» печке, да заметил сидевших на песке горновых. Вглядывался в них, видимо, не узнавая в сумеречном освещении.

— Здорово, ребята! — вдруг воскликнул он, голос его гулко резонировал в широкой груди. — Совсем старика забыли, вот я сам пришел… Килограммов двадцать сбросил за лето, — не слушая ответного приветствия Андронова, орал Гончаров. — На свежем воздухе в совхозе дома рубили с братвой, — гремел Гончаров, как казалось Андронову, нарочно во всю глотку. — Баба-то моя, Авдотья, к вечеру спасается от меня, убегает спать к замужней дочке, вот оно как, понял? — Гость расставил ноги и вперил взгляд в чугунное покрытие литейного двора. Андронов и Васька невольно вытянули шеи и посмотрели туда же, но ничего не увидели. — Вот, бывало, гвоздь вижу, а поднять не могу, — продолжал Гончаров, — пузо не пускает. А сейчас глянь-кась… — Степан Петрович вобрал живот, широким махом нагнулся к воображаемому гвоздю и мазнул рукой по земле. — Вот, брат, омолодился! Я вам правду говорю: килограммов двадцать, не меньше, спустил… Слушай, ребята, мне вагонетка занадобилась в хозяйстве, воду греть, чтобы помидоры поливать. Помогите, будьте ласковы…

Андронов с недоверием смотрел на Степана Петровича: ну, болт, костыль какой-нибудь, а то вагонетку! Заплывшие глазки Гончарова смеялись, не поймешь, то ли шутит, то ли в самом деле явился за вагонеткой.

Васька, словно просыпаясь, потянулся и встал с песка.

— Какую вагонетку, Степан Петрович? — вяло поинтересовался он.

— Мне бы вагонетку, Васька, под эстакадой ржавеет, дырявая и помятая, даже в переплав не берут.

— Кран надо, — сказал Васька понимающе. — Без крана через забор не перекинуть.