Надеюсь, что Бирсфорд оценил ее.

— Расскажи мне о медовом месяце. — Слова слетели у меня с языка раньше, чем я поняла крайнюю неуместность такой просьбы. Я действительно не хочу слышать об этом аспекте замужней жизни подруги. Ладно, хочу, но только немного. Только ради того, чтобы сравнить.

Но Энн понимает вопрос буквально и пускается в длинное (и, честно говоря, довольно скучное) перечисление красот природы, рисунков, которые она сделала, фамильных владений, в которых они останавливались. Она пересказывает мне глупые комментарии Бирсфорда, которые она, похоже, находит восхитительными, вроде его ежедневного замечания, что ничто не сравнится с пинтой доброго английского пива за завтраком.

— Мы с Шадом решили остаться в городе, — вставляю я, когда она делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха после описания любимого ослика какой-то тетушки.

— И вы наслаждаетесь городскими удовольствиями? — Милая Энн. Она густо розовеет при этом вопросе.

Пока городские удовольствия, если не считать посещения парка и театра в день свадьбы, не простирались за пределы спальни. Так что я перевожу разговор на холостяцкие удовольствия Шада.

— Мы прекрасно ладим, но меня несколько удивила встреча с его детьми и бывшей любовницей.

— О! Да. — Энн опускает глаза в превосходной имитации девичьей скромности, этому таланту я часто завидовала. — Бирсфорд сказал мне о детях. Я рада, что ты знаешь о них, поскольку не хочу, чтобы у нас были тайны друг от друга.

— Дети чудесные, и мне кажется, он к ним очень привязан. — Я сама не понимаю, почему защищаю Шада, разве мне не следует выражать возмущение?

— А насчет любовницы… Я не знала, что Шад имел любовницу.

— Очевидно, имел.

— Но у него в Лондоне не было на это времени. Он здесь меньше двух недель. Бирсфорд всегда жаловался, что Шада не выманить в Лондон.

Я даже не думала об этом. Не знаю, сколько времени нужно, чтобы завести любовницу. Позже спрошу у брата.

— Она хорошенькая? — спрашивает Энн.

— Полагаю, да. И думаю, довольно глупа.

Энн потрепала меня по руке:

— Но теперь, когда у него есть ты, он с пути истинного не собьется. Не сомневаюсь в этом.

— Спасибо. — Хотелось бы мне быть такой уверенной. Я велю принести кипяток и подливаю в чашки чай.

Энн, вздыхая, вертит в руках чайную ложку.

— Что случилось?

— О, как хорошо ты меня знаешь. — Слезы снова катятся по ее щекам.

— Пожалуйста, не плачь. — Теперь я действительно встревожилась. Бирсфорд дурно с ней обращается или просто наскучил до смерти? Я пытаюсь сформулировать вопрос тактично: — Он… он хороший муж, я надеюсь?

Энн прикладывает к лицу изящный носовой платок.

— Я никак не пойму… он хочет это делать все время!

— Что делать?

Потом я сообразила, конечно. Но почему это заставляет ее плакать?

— Все время! — повторяет Энн. — Я уверена, что Шад не так эгоистичен.

— Это зависит от того, что ты подразумеваешь под словами «все время»…

— Через день! — шипит она.

Через день?!

— За исключением воскресенья. Он говорит, что церковь этого не одобряет. — Энн тихо всхлипывает. — И каждое утро его… ну, в общем, это упирается в меня, словно у нас в кровати черенок метлы. Я пытаюсь игнорировать это, но…

Я, наслаждавшаяся этим мужским феноменом час назад, слабо вставляю замечание:

— Ну, он ничего не может с собой поделать, я уверена, он очень тебя любит.

— Если бы он любил меня, он не использовал бы меня так!

— Он принуждает тебя силой? — Теперь я встревожилась. Не думала, что Бирсфорд сильный мужчина.

Она качает головой:

— Он всегда очень вежлив и просит самым деликатным образом.

Я нежно вспоминаю весьма неделикатные вещи, которым Шад научил меня, не говоря уже о невежливых словах, которые он употреблял.

Энн продолжает:

— А вчера вечером… вчера вечером он попросил… Я не могу… — Ее лицо пылает, голос превращается в неразборчивое бормотание. Я улавливаю только слово «рот».

— Ах это. Да… — Я подбираю слова. — Это не очень… — В ее оправдание могу сказать, что я тоже была шокирована. Сначала.

— Это все равно что на скотном дворе.

— Ну, не столь грязно, конечно.

Энн игнорирует мою шутку.

— Он смеется, когда выпускает воздух.

— Думаю, они все такие. Я имею в виду мужчин. Мои братья считают, что это самая забавная шутка на свете. — Я начинаю сердиться. — Послушай, Энн, тебе не кажется, что ты излишне чувствительна? Он любит тебя. Все это делают. И пукают, и занимаются… спальными утехами.

— Я надеялась, что ты поймешь. — Она снова разглаживает безупречно гладкие лайковые перчатки.

Я неэлегантно фыркаю. Как ни странно это может показаться, я завидую ей. Ей не приходится иметь дело с внебрачными детьми, отвергнутыми любовницами, с мужчиной, который едва говорит с ней и не хотел жениться на ней. Проще говоря, муж Энн ее обожает, а мой муж учит меня непристойностям. И все же она несчастна, а я — нет. Не могу сказать, что купаюсь в непрерывном безграничном счастье, но я вполне преуспеваю, и мне удивительно, что Энн любит мужа, однако не может вынести его общество в постели. Тогда как мы с Шадом в основном безразличны друг другу везде, кроме спальни. Я беру подругу за руку.

— Энн, возможно, тебе нужно поговорить с Бирсфордом. Я знаю, он хороший человек и хочет иметь наследника, поэтому… Энн, разве ты не хочешь иметь ребенка?

Ее реакция меня удивила. Энн, выдернув руку, вскочила.

— Как ты узнала?

Я озадачена:

— Что?

— Запри дверь! — истерично шепчет она.

— А если нам понадобится уголь? Хорошо-хорошо. — Моя лучшая подруга явно помешалась на почве чрезмерных интимных требований Бирсфорда. (Подумать только, через день! Наверное, с Шадом что-то не так. И со мной тоже).

Отпустив лакея и заперев дверь, я прошу Энн объяснить.

Она не садится. Сжав кулаки, она расхаживает по комнате. Я встревожена. Жаль, что мы не в большой гостиной, там я могла бы предложить ей бренди.

— Я впервые попала в ваш дом после смерти моих родителей.

Я киваю.

— Но я жила не с ними.

— Я рада, иначе ты, несомненно, подцепила бы гнилую лихорадку. — Я не понимаю, что Энн пытается мне сказать, но стараюсь говорить сочувственно. — Я помню, какая ты была печальная.

— Я служила экономкой у моего дяди Падджетта, дальнего родственника, чье состояние и унаследовала. — Это тоже мне известно. — Когда я была там, я… я родила ребенка.