Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я посмотрел на свои «Касио».
– Блин, уже двадцать двадцать. Он же сейчас вернется.
Грек замер. В темноте коридора я видел лишь его силуэт, но я буквально чувствовал эту ауру ужаса вокруг него.
Он подошел к окну и слегка отдернул штору.
– Идет.
Слово прозвучало в темноте глухо и отрывисто – словно камень упал на пол. Мне хотелось плакать. Я поднялся с пола, выглянул в окно и увидел серый силуэт, идущий по дороге. Навстречу ему бежал его медведеобразный пес. Седая шерсть Фарадея блестела в свете луны, словно мокрая.
Они оба – пес и человек – приближались к дому. Старик подошел к клетке и указал на нее пальцем, Фарадей послушано забежал внутрь, дверь хлопнула, звякнул шпингалет.
– Бежим, бежим, бежим, бежим, бежим! – Грек схватил меня за шкирку и потащил по коридору. – Быстрее, быстрее, быстрее.
Мы забежали в туалет. Грек запрыгнул на сливной бачок унитаза и начал подсаживать меня к окну. Я не помню, как мы оказались снаружи. Из окна я, кажется, вывалился головой вниз, но даже ничего не почувствовал при приземлении – настолько был напуган. Бог знает, как мне удалось ничего не сломать. Грек выпрыгнул следом. Рюкзаки наши лежали тут же, у стены, мы схватили их и рванули прочь сквозь пшеничное поле.
От страха, и усталости, и холода у меня ломило зубы, нёбо потрескалось, словно дно пересохшего озера.
– Подожди! Петро, подожди!
Я замедлился и обернулся. Грек хромал следом.
– Что такое?
– Нога. Блин!
– Тебе помочь?
– Не, я могу идти. Просто хватит бежать. Мы уже далеко. – Он выдохнул и зажмурился. – Пффф, пронесло.
Несколько минут мы шли молча. И, честно говоря, в тот момент я его просто ненавидел. «Как глупо, как глупо, как глупо, – вертелось в голове, – зачем я согласился на это? Поиграли в детективов, блин!»
– Не хочешь узнать, что я нашел у него на столе? А? Петро? Ну чего ты опять ускорился, у меня же нога!
– Нет! – Я обернулся. – Не хочу я ничего знать! Иди в жопу!
Он виновато смотрел на меня:
– Прости. Я знаю, по-дурацки вышло.
Минуту мы молча смотрели друг на друга, и вдруг – он засмеялся. Сначала сдавленно, потом – громко и в голос.
– Чего? Чего ты ржешь?
– Видел бы ты свое лицо там, когда я открыл дверь!
– Ничего смешного.
Грек с трудом подавил хохот.
– Да, ты прав, еще рано над этим шутить. Постой, я присяду ненадолго, а то совсем больно наступать.
Он присел на бордюр, взялся за ногу обеими руками так, словно она была отдельным предметом.
– Сломал? – спросил я.
– Не, если б сломал, я бы пальцев не чувствовал, а я могу ими шевелить. Просто неудачное приземление.
Мы переглянулись – и снова засмеялись. Одновременно. Страх прошел, и смех сработал как защитный механизм.
Я тоже присел на бордюр:
– Что ты нашел?
– Наконец-то. Я думал, ты никогда не спросишь. – Он рылся во внутреннем кармане куртки, достал сложенный вчетверо листок и протянул мне.
– Это было на его столе. Он подкладывал этот листок под письмо. Я заштриховал его карандашом, чтобы увидеть продавленные места на бумаге.
Я раскрыл листок и увидел череду странных символов – иностранный язык.
– Что здесь написано?
– Откуда я знаю? Надо найти переводчика. А пока мы знаем только, что он пишет письма за границу.
– Ну, это не преступление. – Я вернул ему письмо. – Он может писать письма кому угодно, это его право.
– Да, только есть одна загвоздка.
– Какая?
– Он соврал сегодня.
Я вопросительно посмотрел на Грека.
– Был еще один инженер. В пятьдесят втором. После Максимова и перед Косарем. Именно он должен был отвечать за создание третьего пруда.
– И что с ним стало?
– Никто не знает. В архивах ничего нет об этом.
– Тогда откуда ты знаешь, что был еще один инженер?
Грек улыбнулся:
– Бухгалтерия. Быть сыном работницы архива довольно скучно. Я кучу времени проводил в хранилище, помогал маме сканировать документы, они хотят перегнать все в компьютер, а бумаги пустят на макулатуру. Так вот, я нашел зарплатные листы. Максимов перестал получать зарплату в феврале пятьдесят второго, потом в бумагах появился некий «Руков А. В.», но через полгода все упоминания о нем исчезли. И только в январе пятьдесят третьего появился Косарев, то есть наш Косарь.
– А что, если он ничего не знает об этом?
– Знает.
– Откуда ты знаешь это?
Он растирал ступню ладонями.
– Интуиция.
* * *
– Ну здравствуйте, молодые люди.
Мы возвращались с нашего «интервью» (как раз шли через рынок, было уже поздно, и прилавки пустовали), когда нас окликнула моя мама.
– Здравствуй, сынок.
Я представил ей Грека. Грек увидел у нее в руках тяжелые пакеты с продуктами и кинулся помогать. Его хромота тут же прошла.
– Ох, – мама выдохнула с облегчением, – спасибо, Саша. Какой хороший у тебя друг, – сказала она мне.
Грек не просто помог маме донести продукты до дома, он даже поднялся с нами в лифте и дотащил пакеты до самой двери. Ему было ужасно тяжело, он прямо гнулся под тяжестью гречки и сырых куриных грудок, мы с мамой предлагали ему разделить эту ношу, но он упрямо качал головой.
– Еще раз спасибо тебе, Саша, – сказала мама, пытаясь в полутьме попасть ключом в замочную скважину (лампочку на лестничной клетке опять разбили).
Грек достал свой карманный фонарик детектива и посветил на замок.
– Ой, – мама засмеялась, – ты спасаешь меня уже во второй раз за последние десять минут.
Дверь распахнулась, повеяло теплом дома. Мама включила свет в коридоре, и мы минуту щурились, привыкая к яркому электрическому свету.
– Петро, а может, пригласишь друга на ужин?
– Я? Хорошо. – Я посмотрел на Грека и с удивлением увидел испуг в его глазах.
– Я даже не знаю, – сказал он. – Уже поздно. Скоро девять, я должен дома быть.
– А я позвоню твоей маме и скажу, что ты у нас. Скажу, что ты помог мне, и я настаиваю, чтобы ты остался на ужин.
Я смотрел на Грека и не мог понять, почему он в панике.
– Мама учила меня никогда не ходить в гости без торта. Это невежливо.
Моя мама засмеялась:
– Это интересно. А давай мы договоримся, что ты придешь с тортом в следующий раз. А сегодня угощаю я. Торта у нас нет, зато есть гречка и жареная курица.