Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затаенная боль на миг исказила его черты — лицо уверенного в себе мужчины будто поплыло, но Сева тут же овладел собой (старая партийная школа, жизнь среди заклятых соратников и единомышленников).
— Все равно. Какой в этом может быть смысл? Смешно, ей-богу, — угрюмо произнес он. — И потом, я не верю в призрачного убийцу. И в тайну закрытых комнат тоже. Правда может лежать на поверхности.
— Ты считаешь, музей подожгла я?
— Я этого не говорил, — возразил великодушный друг детства. — Я думаю, ты просто физически не смогла бы.
— Еще как смогла бы! — Нужно быть честной до конца. — Ты же помнишь, я ходила в спортзал на Маршала Тухачевского…
Роман всегда встречал ее после тренировки: «Ты, Джейн, извини, но в кимоно по татами порхать — это одно дело, а улица — совсем другое. Случись что, кто тебя, дуреху, защитит?» — «Ой, уже не ты ли? У меня первый кю, к твоему сведению».
Первый кю, высшую ученическую ступень, она заработала потом и кровью, чем ужасно гордилась. Сэнсей Артур по-отечески обнял ее на выходе из додзе (на самом деле не совсем по-отечески: многоопытная ладонь как бы невзначай скользнула вдоль ее позвонков и опустилась гораздо ниже талии).
— Молодец, отлично справилась, — снизошел он до похвалы.
— Рада стараться, — промурлыкала она, освобождая волосы от налобной повязки (почему-то это зрелище заводило его с пол-оборота). Также она знала, что за этим последует: победный рев Артуровой «тойоты» (это заводило их обоих), вечерние улицы в неоновых отсветах, просторная квартира на проспекте Строителей — одна-единственная комната, но огромная, как самолетный ангар, и содержащая в себе минимум мебели…
Их отношения продолжались долго: два с лишним летних месяца, пока с Украины не прибыло Артурово семейство — законная супруга и двое ребятишек, которых Майя так и не увидела. Разбежались легко, как и встретились: ни взаимных упреков, ни скандала с мордобоем — словно ничего и не было… Ну, разве что две пары очков на тумбочке в изголовье кровати. Да еще звук бьющих друг о друга боккенов (деревянных мечей для занятий айкидо) — самый неповторимый звук в мире…
Удары боккенов, голова Эдика без единой целой кости (бесстрастная подробность в отчете патологоанатома)…
— Джейн, тебя никто ни в чем не подозревает, — упрямо сказал Сева. — Но Роман! Откуда ты знаешь, каким он стал? И эта его идиотская затея: отметить Новый год в школе. Тоже мне, нашел место.
— Да уж, — зло сказала Майя. — Лучше бы я кувыркалась на вилле с голым губернатором.
— Нет, лучше кувыркаться в прокуратуре, в кабинете с решетками на окнах! — взорвался он.
— Почему же, — возразила она. — Я девушка сообразительная. Всех бы устроило, если бы Романа осудили. Я буду свободна (как будто сейчас я занята), тебя выберут в Думу по партийным спискам, и ты свалишь Гоца — его-то уж точно зашлют преподавать рисование в какую-нибудь Нижнюю Кундыевку. Келли будет кататься на лошадях по Кейп-Генри…
Он помрачнел и как-то сник, мигом утратив сходство со своим плакатным братом-близнецом.
— Извини. В голове полный сумбур. Инстинкт защиты потомства, знаешь ли.
— Тебя Рита науськала? — сообразила Майя.
— Не суди ее строго. На самом деле Лика — еще та головная боль. Любимое и единственное чадо в переходном возрасте.
Они расстались у дверей его квартиры. Он нажал кнопку звонка, в недрах невидимого коридора послышались вялые шаги (будто древняя старуха шкандыбает), и на пороге показалась заспанная Келли.
— Привет, папик. Здравствуйте, тетя Джейн. А меня назавтра вызывают в ментовку. Интересно, что будет, если я не пойду? За мной пришлют «черный ворон»?
— Лика! — нахмурился Бродников-старший.
— Шучу, шучу. — Она подмигнула Майе, словно подружке. — Тетя Джейн, пригласите меня в гости как-нибудь. Расскажете, как все было, — жутко интересно. Вы же свидетельница.
— А ты — нет? — спросила Майя.
Келли махнула рукой, на которой мелькнуло какое-то белое пятно.
— Я ничего не видела. Не повезло.
— И слава богу, — пробормотал Сева в сторону. Он боится за Келли.
Майя сделал это открытие, поднявшись на свой этаж и отперев простеньким ключом простенький английский замок.
Он боится за Келли. Не за ее жизнь: «Я не верю в призрачного убийцу», а за то, что на самом деле может лежать на поверхности: Лика на школьном маскараде. Лика на лестнице, ведущей на третий этаж, яркие разноцветные клетки Домино и пышное жабо вокруг шеи. Разбитый шприц… И (она только сейчас осознала увиденное) — пластырь на свежей царапине посередине правой ладони…
В Театре драмы давали «Маскарад» Лермонтова в постановке Всеволода Мейерхольда и с великим трагиком Мамонтом Дальским в роли Арбенина. По поводу последнего друзья-соперники Коленька Клянц (в будущем году выпускник Петербургского технологического института) и Петя Викулов (племянник того самого Викулова, держателя акций «Белл-Телеграф» и совладельца игорных домов «Дюссельдорф» и «Палас» по соседству с «Метрополем») сходились во мнении, что Мамонт — артист хоть и мирового масштаба, но редкостная бездарность и фигляр. Любушка Немчинова, молодая особа, в которую друзья были давно влюблены, возразила, что он — душка («Да, честь не возвратится, преграды рушатся между добром и злом…» — как сильно он говорит, откидывая назад длинные волосы, какой огонь в глазах… Впрочем, Князь тоже неплох).
— В Москве, в Императорском, ему аплодировали сорок минут кряду. Ах, что за мужчина!
Она издевается над нами, решили друзья, и преувеличенно заинтересованно заскользили взглядами по соседним ложам. Бог их знает, кто там был — какие-то дамы в разноцветных пышных бархатных платьях, офицерские мундиры и скучные штатские сюртуки, в блеске люстр и бронзовых с позолотой светильников по стенам, приглушенный шум, шуршание программок и реплики актеров в огнях рампы («Мейерхольд, безусловно, талантлив, — приглушенный диалог завзятых театралов с соседних кресел, — однако не бесспорен и смел до наглости: вы посмотрите на декорации! Голые стены, голая мебель, кое-как задрапированная ради приличия. А актеры! Арбенин — настоящий мужлан!» — «Вы просто не понимаете новаторства, милейший Ксаверий Петрович. О Мейерхольде еще заговорят, будьте уверены. Хотите пари?»)…
— А еще говорят, что он состоит членом тайного общества, — не унималась Любушка.
— Кто?
— Да вы меня совсем не слушаете!
— Слушаем-слушаем. Так кто и где состоит?
— Да Дальский же! И даже является одним из руководителей.
— Хорош руководитель тайного общества, о котором всем известно, — фыркнул Петя.
Николенька взглянул на девушку и смущенно промолчал — он всегда смущался в ее присутствии, его стесняла его собственная полнота и неуклюжесть в движениях, которую Люба, впрочем, иногда называла «милой».