Синьорина Лерини опустилась в кресло, но села на самый край, держа спину прямо.

— Я хотел бы, прежде чем приступить к делу, — начал Брунетти, когда все трое уселись, — выразить свои соболезнования по поводу вашей потери. Отец ваш был хорошо известным человеком, несомненно ценным для города, уверен, что его отсутствие очень трудно переносить.

Она сжала губы, склонила голову, отозвалась:

— Волю Господню надо принимать с благодарностью.

Из-за спины Брунетти услышал, как Вьянелло шепчет на грани слышимости: «Аминь», но сдержался и не поддался импульсу глянуть на сержанта. Синьорина Лерини, однако, обернулась к Вьянелло и узрела лицо, соответствующее своему по торжественности и благочестию. Черты ее заметно расслабились, она стала не такой деревянной.

— Синьорина, я не желаю вторгаться в вашу скорбь, ибо понимаю, что она глубока, но хотел бы задать вам некоторые вопросы по поводу имущества вашего отца.

— Как я вам уже говорила, — отвечала она, — его состояние теперь у Господа.

На этот раз комиссар услышал вздох: «Да, да», — позади себя и подумал, не переигрывает ли Вьянелло. Да нет, вряд ли, — на сей раз синьорина Лерини посмотрела на сержанта и кивнула в его направлении, несомненно признавая: здесь есть еще один христианин.

— К несчастью, синьорина, те из нас, кто пока еще остаются на земле, должны заниматься земными проблемами, — произнес Брунетти.

При этих словах синьорина Лерини взглянула на фотографию отца, но он, по-видимому, ей не помог.

— И чем же вы занимаетесь? — поинтересовалась она.

— Из сведений, полученных при расследовании другого дела, — он повторял свою ложь, — мы узнали, что в городе есть люди, павшие жертвами мошенников, которые подобрались к ним под личиной милосердия. То есть изображали представителей благотворительных организаций и таким образом успешно выманивали деньги, иногда очень значительные суммы.

Комиссар подождал, не проявит ли синьорина Лерини каких-нибудь признаков любопытства, но не дождался и продолжал.

— У нас есть основания считать, что один из этих мошенников втирался в доверие к обитателям casa di cura, где пребывал ваш отец.

Выражение ее глаз, когда она устремила на него взгляд, он не взялся бы истолковать.

— Не могли бы вы сказать, синьорина, имели когда-нибудь такие люди касательство к вашему отцу?

— Откуда мне это знать?

— Может быть, ваш отец обсуждал какие-то изменения в завещании или то или иное благотворительное пожертвование миссии, о которой раньше вы от него никогда не слышали.

На это она не отреагировала.

— Содержались ли в завещании вашего отца какие-нибудь благотворительные пожертвования, синьорина?

— Что вы имеете в виду, говоря о благотворительных пожертвованиях?

Глупый вопрос, но все же он объяснил:

— Например, больнице или сиротскому приюту.

Она покачала головой.

— Я уверен, что он оставил деньги какой-нибудь достойной религиозной организации.

Она опять покачала головой, и только. Внезапно вмешался Вьянелло:

— Простите, что перебиваю вас, синьор: позволю себе предположить, что такой человек, как синьор Лерини, конечно же, не стал бы ждать смерти, чтобы поделиться плодами трудов своих со святой матерью церковью. — И Вьянелло поклонился дочери синьора Лерини.

Та благосклонно улыбнулась в ответ — щедрости ее отца отдали должное.

— Мне кажется, — продолжал сержант, поощренный ее улыбкой, — что о своих долгах перед церковью мы обязаны помнить всю жизнь, а не только в смертный час. — И, произнеся это, вернулся к своему почтительному молчанию: церковь защищена, а стало быть, его задача выполнена.

— Жизнь моего отца, — начала наконец всерьез высказываться синьорина Лерини, — блистательный пример христианской добродетели. Но вся его жизнь — не просто образец усердия. Любовная забота отца о духовном благоденствии любого, с кем он сближался, и лично и по работе, была эталоном, который трудно превзойти.

Продолжала она в том же духе еще несколько минут, и Брунетти отключился — счел за лучшее обратить свой взор на комнату. Тяжелая мебель, наследие предыдущей эпохи, ему знакома, создана, чтобы пережить века, — и к дьяволу идеи удобства и красоты. Под стать ей несколько картин, которые он заметил в результате беглого осмотра. Ничего не оставалось, как заняться изучением торчавших из-под ножек столов и стульев выпуклых лап о четырех когтях.

Он вернул свое внимание синьорине Лерини, когда та уже подходила к заключительной части своей проповеднической речи, — наверняка уже произносила ее много-много раз. Уж очень неоригинально, — осознает ли, что вещают ее уста… похоже, что нет.

— Надеюсь, теперь вы располагаете всеми необходимыми сведениями, — заключила она.

Ага, вот и финал!

— О, конечно, синьорина, такое множество добродетелей впечатляет, — признал Брунетти. Хозяйка воздержалась от дальнейших слов, лишь улыбнулась в ответ: отцу ее воздали по заслугам.

Поскольку он не слышал, чтобы она упоминала об этом, то спросил:

— А могли бы вы сказать, получил ли casa di cura что-либо от щедрот вашего отца?

Улыбка ее пропала:

— Что вы имеете в виду?

— Упомянул он дом престарелых в завещании?

— Нет.

— Возможно, дал им что-нибудь, пока находился там?

— Не знаю. — Очень тихий голос, каким она ответила, долженствовал свидетельствовать об отсутствии интереса к делам столь мирским. Однако глаза ее блеснули при упоминании о такой возможности, — ясно, что ей это не по нраву.

— В какой мере ваш отец контролировал свои финансы, пока был там?

— Не уверена, что понимаю ваш вопрос.

— Имел он связь с банком, мог ли выписывать чеки? Если больше не в состоянии был делать такие вещи, просил ли об этом вас или кого-то, кому передал управление своими делами, то есть право платить по счетам или делать подарки? — Яснее, кажется, вопрос уже не поставишь.

Его вывели из терпения ее филиппики, равно как и добродетель, так что пусть немножко позлится.

— Мне казалось, вы расследуете мошенничество, комиссар! — Ого, какой резкий тон, Брунетти немедленно пожалел, что выбрал эту интонацию.

— Так и есть, синьорина, это несомненно. Вот я и хотел бы знать, имели ли они возможность поживиться за счет вашего отца и его щедрости, пока он находился в casa di cura.

— Как это могло быть?

Правая рука ее, заметил Брунетти, хищно вцепилась в пальцы левой, собрав кожу наподобие петушиного гребешка.

— Эти люди приходили навещать других или по каким-то еще причинам бывали там и могли как-то соприкоснуться с вашим отцом.