на плантации, которая когда-то принадлежала Эшам. Однажды Мэтт заметил Даниэля, вглядывающегося в зеркало.

— Ты там лоа видишь?

— Неа. Представляю зазеркальный мир. Смотри! Если долго вглядываться, можно заметить, что твой двойник просто копирует действия, чтобы ты ни о чем не догадался.

Даниэль любил рассказывать истории, которые придумывал тут же, на ходу. Он явно унаследовал что-то от бабушки. Та говорила, что зеркала ведут на другую сторону, поэтому завесила их тканью, когда умер дядя Майкл.

Мэтту тогда исполнилось девять, он многого не понимал, почти не помнил похорон. Зато в памяти отлично сохранился вечер после, когда дом наводнили люди в черном, ели невкусную еду и вспоминали дядю.

И дед, и бабушка казались потрясенными этой смертью. Отца таким же потерянным Мэтт видел потом лишь однажды, когда Даниэль попал в аварию. Тетя Вивьен молчала и предпочитала отсиживаться в углу. Амелия занималась маленькой Ли. Мэтт до сих пор не знал, почему смерть дяди так подействовала на всю семью, но единственной, кто сохранял спокойствие, кроме детей, осталась мать. Именно она всё организовала.

А пришедшими занимался Даниэль. Беседовал с ними весь день, ненавязчиво выпроводил после. Ему было всего четырнадцать.

Где-то в комнатах особняка играл джаз, а это значило, мать дома. Мэтт не очень хотел с ней встречаться, буквально прокрался через гостиную и поднялся по лестнице, переступив через третью ступеньку, которая всегда поскрипывала. На втором этаже располагались спальни, и Мэтт направился к дедушкиной.

Старый дом никогда не бывал тих. Поскрипывал паркет, тикали часы, на крыше раздавались шорохи. Гостиную заполняла массивная старинная мебель, стены прятались за деревянными панелями и обоями с цветами. От черного хода слышался перелив колокольчиков, подвешенных у двери.

В доме всегда царило ощущение сырости, духота как будто не проникала внутрь. Словно где-то в глубине встроенных шкафов притаилась болотная вода. Пахло густым деревом, а еще черным чаем, ладаном и бурбоном. Мэтт с удивлением подумал, что эти ароматы плотно ассоциируются с домом и будто распадаются на отдельных родных.

Запах ладана унес с собой Даниэль, прибавив к нему кофе. Черный чай всегда сопровождал мать, а бурбон — отца, хотя сам он почти не пил. Тонкая вуаль сладкого апельсина — это Ли, а суховатая нота пороха — тетя Вивьен. Когда-то бабушка пахла розмарином, и аромат трав напитывал дома, но сейчас он исчез, испарился, въелся в потолочные балки.

На втором этаже царил запах лекарств — из комнаты деда.

Мэтт тихонько постучал, но вошел, не дожидаясь разрешения. К счастью, Бернард не спал: сидел на кровати и читал газету.

Бабка Корделия сумела провести семейную компанию через время сухого закона и Великой депрессии. Бернард не растерял состояние, сохранил его и преумножил. Мэтт помнил деда грозным и суровым, но после смерти бабушки он сильно сдал. Постепенно отошел от дел, а два года назад его разбил удар. После этого он редко выходил из дома и даже из комнаты.

Стены пропитывал запах лекарств и густой сладковатый аромат мёда, который обожал дед. Огромная кровать с резными столбиками занимала большую часть пространства, рядом с ней притаилась напольная лампа с тканевым абажуром. В стороне комод, расписанный гирляндами бутонов, да шкаф. Окно скрывали ветви магнолий, которые по весне цвели буквально в спальне.

Бернард Эш смерил внука взглядом из-под кустистых бровей, и его губы не тронула улыбка. Худой, болезненный Бернард всё равно вызывал трепет.

— Ну? Что ты опять натворил?

— Почему натворил? — опешил Мэтт.

— Ты просто так не приходишь. Значит, что-то напортачил или нужен совет. Повезло, раз ты со вторым.

Мэтт уселся на стул, подумав, что он, наверное, та еще бесчувственная скотина. Он и правда не приходил к деду просто так.

— Что ты знаешь о проклятиях?

— Что это дерьмовая штука, — хмыкнул Бернард. — Энергии забирают много, а толку чуть.

— Не работают?

— Еще как работают. Только это подло и слишком просто, наслать проклятие. Никакого удовольствия. Еще и откат огребешь.

Дед тоже умел разговаривать с лоа напрямую, поэтому именно он в какой-то момент решительно взялся за воспитание Даниэля.

— А мы, Эши, защищены от таких штук?

Мэтт пытался спросить как будто бы невзначай, но Бернард прищурился, явно подозревая, что вопрос возник не просто так. Рассказывать подробности Мэтт не хотел, дед бы точно посчитал его параноиком. Но и забыть шепот «он умрет» никак не мог. А Даниэль своим рассказом о Бене как раз напомнил, что существуют еще и проклятия.

Мэтт почти ничего о них не знал, поэтому решил спросить у того человека, который осведомлен о тайнах и колдовстве больше, чем кто бы то ни было.

К удивлению Мэтта, Бернард не стал ни хмыкать, ни расспрашивать:

— Никто не защищен от проклятия. Но если эту штуку сделал Даниэль, ты можешь спать спокойно.

Бернард кивком указал на грудь Мэтта, где выделялся небольшой мешочек гри-гри.

— Амулеты Дана мощные, — согласился Мэтт, пряча гри-гри под футболку.

— Потому что делает их очень редко. И не заряжает на всякие глупости вроде удачи. Он преуспел в защите.

Мэтт пробовал мастерить гри-гри в детстве, но чувствовал, что особой силы в них нет. Зато никто лучше него не умел смешивать травы. Он и Ли пытался обучить, у которой обнаружились природные способности к целительству. Оба не соблюдали никакой системности в обучении, и дело продвигалось медленно.

Пусть в амулеты Мэтт не умел, зато травяные чаи отлично отгоняли призраков. Это ему нужнее.

— К тому же ты Эш, — веско сказал Бернард. — У нас сильная семья и предки. Чтобы проклясть кого-то из нас, нужен действительно опытный жрец бокор и мощная жертва. Сила проклятия зависит от того, кто создает его. И от уровня защиты проклинаемого. Чаще это баловство.

Бернард ухмыльнулся:

— В молодости мне на порог подкинули деревянный гроб, заполненный кладбищенской землей. Маленький, с ладонь. Проклятие не сработало, я разозлился и приказал лоа выяснить, кто это сделал.

— Они узнали?

— Конечно. Мы потом с этим парнем стали лучшими друзьями. Айзек Ландри.

Мэтт и вправду слышал о нем. Сильный колдун, но умер еще до рождения Мэтта.

— Мы с ним любили ввязываться в неприятности, — продолжал Бернард. — Он потом признался, что проклинал не очень-то всерьез. А я был Эшем. Не так-то просто сработать.

— А что с ним случилось?

— Погиб, когда мы стали играть с силами, с которыми не могли справиться. Он тоже хорошо умел в защиту, но только не себя. Поэтому я выжил в том ритуале, а он так и остался мертвецом на перекрестке. После этого я решил остепениться, к тому же