Из мушкета Васятка уже стрелял, я его обучал сам. Но своего у него не было. А пора уже парня в походы брать, чай — боярский сын, и надо его приучать нести службу.

«Ладно, время для выбора личного оружия еще есть, понаблюдаю пока со стороны за его успехами», — решил не торопиться я.

Пока сохли дороги, заняться было решительно нечем. Народ сидел по деревням, селам и городам, и лишь отдельные всадники рисковали проехать по неотложным делам.

Между тем я уже обдумывал свои действия по дальнейшим раскопкам подземелья — кого привлечь, что обследовать.

Однако планы мои были внезапно нарушены. Явился Федька-заноза и доложил, что у ворот стоит монах и спрашивает меня.

— Чего ему надобно?

— Не сказывал, говорит — только боярину самому скажу.

— Зови!

Я спустился в горницу. Федька меж тем ввел в комнату монаха-чернеца.

Был он в заляпанной грязью рясе, клобуке и рыжих от глины сапогах. Войдя, повернулся к красному углу, перекрестился, отвесил поклон иконам. Повернувшись, поклонился и мне и неожиданно густым басом, никак не вязавшимся с его щуплой фигурой, поприветствовал:

— Здравия желаю, боярин!

— И тебе того же. Присаживайся.

Монах степенно прошел к лавке, подобрал полы рясы и уселся. Я молчал, выжидая — все же он ко мне пришел, а не я к нему, пусть первый и начнет разговор.

— Поклон и привет тебе передает настоятель Савва.

От нежданного приветствия и громового баса я вздрогнул.

— Федя, выйди, нам одним поговорить надо.

Федька вышел.

— Правильно, лишние уши нам ни к чему. Плохие ноне дороги, однако — еле добрался.

— Это же какая нужда привела тебя в мой дом?

— Не сам, по велению настоятеля.

— Внимательно слушаю.

— Гость тайный в монастырь прибыл, в городе появляться не хочет, — понизив голос, сообщил монах. — Оба — и настоятель и гость — с тобой встретиться хотят.

— Что, прямо сейчас?

— Велено не мешкать.

— Ах ты, господи! Да ведь на дороге лошадь по брюхо увязнет!

— Мне велели — я передал, а ты услышал. Решай сам. А я в Никольский собор пойду.

— Может, перекусишь?

— Пост! — рыкнул монах.

Ему бы с таким басом в хоре церковном петь, а не по дорогам грязь месить.

Монах поклонился, осенил меня крестом и вышел. Федька проводил его до ворот. Я вышел на крыльцо: — Федя, запрягай!

— Куда ж тут ехать? Коня только запаришь!

— Я недалеко.

Федька пошел на конюшню, я же стал собираться в Спасо-Прилуцкий монастырь. Оделся скромно, в темное, однако же саблю к поясу прицепил и пистолет за ремень сунул.

В городе улицы были частично вымощены дубовыми плашками, потому ехать по ним мне не составило труда, а вот как только я выехал за городские ворота, так и остановился в задумчивости. На дороге была грязь — жидкая, перемешанная множеством ног и копыт тех бедолаг, которым попасть в город нужно было просто позарез.

Стражник от городских ворот, видя мою нерешительность, посоветовал:

— Ты по обочине, боярин, езжай, там потверже. Да полы кафтана за пояс заткни, меньше забрызгаешься грязью-то.

Так я и сделал. Но тем не менее несколько верст до монастыря добирался не меньше двух часов. От коня перед воротами монастыря валил пар, и он дышал, как после долгой скачки.

Не успел я спрыгнуть с коня и постучать, как ворота распахнулись, и вышел уже знакомый привратник.

— Заходи, заждались уже.

— Попробовал бы сам добраться по такой дороге, — буркнул я.

Пройдя знакомым путем, я постучал в дверь и, получив приглашение, вошел.

За столом сидел настоятель Савва. Завидев меня, он поднялся, пошел навстречу. Мы поздоровались, как старые знакомые.

— Проходи, присаживайся.

Я уселся.

— Прости, что вызвал в распутицу, да нужда заставила.

— Я уж привык, настоятель. Время выбираешь не ты, а обстоятельства.

— Истинно так!

Савва кашлянул, подав знак.

Из темноты вышла мужская фигура в черном плаще и капюшоне. Я непроизвольно схватился за пистолет. Мужчина откинул капюшон.

Ба! Да это сам Федор Кучецкой! Вот кого не ожидал здесь увидеть!

Федор улыбался. Я шагнул ему навстречу, и мы крепко обнялись.

— Ну, вижу, знакомить вас не надо, — довольно улыбаясь, произнес Савва.

— Да уж не надо, — крепко хлопая меня по плечам, ответил Федор. — Это мой побратим, в одной братчине мы.

— Гляди-ко! — удивился Савва. — А мне ничего не сказал! Садитесь други, потом обниматься будете. Дело не терпит отлагательств. Я вас оставлю, поговорите наедине. — Савва поднялся и вышел.

— Ты уж прости, брат, что в распутицу вызвал, сам понимаю — не время для поездок. Да дело тайное, государево. Как дали мне особое поручение — о тебе вспомнил. Не хочу, чтобы меня в Вологде видели, потому и остановился в монастыре, да и свиты с собой не взял — двух ратников, только для охраны.

— Чем смогу — помогу.

— Не перебивай. Расскажу вкратце, чтобы тебе понятнее было. Думаю, знаешь, что на престоле польском ноне Сигизмунд, да и о ярой ненависти его к русскому государю небось немало наслышан. Все мечтает, как бы города исконно русские себе под крыло взять. Хитер и коварен аки змей. Потому и снюхался с Магмет-Гиреем, крымским ханом. Грамотки ему шлет, дарами богатыми хана осыпает — подбивает варвара сего с юга Русь воевать. А сам внезапно от Литвы удар замышляет — города русские, и, особливо Смоленск, победою себе вернуть. Нельзя, чтобы хищники объединились — смекаешь? — рубанул рукой Федор. — Государь желает союз их упредить. Нет у Василия столько рати, чтобы ворогов сдержать, Русь прикрыть с запада и с юга! Надо государю нашему замыслы Сигизмунда знать и монархов в Европе, союзных России, определить.

Я внимательно слушал московского боярина, пытаясь узреть место самого Кучецкого в государевом замысле. Своей же пользы в том — из Вологодчины-то! — я и совсем не понимал.

Видя мое замешательство, Кучецкой помолчал немного и решился:

— Скажу тебе, почему это Магметка все тянет и выжидает. Так думаю: султан османский, Селим, хоть и жесток и честолюбив, да свой интерес к Литве имеет и с нашим государем торговую дружбу держит, потому и не велит хану бесчинства творить. О том послы наши из Порты доносят. Разумеешь теперь?

Я из вежливости кивнул, хотя тайны московского двора меня занимали мало. Я терпеливо ждал главного — какую роль в сем Кучецкой уготовил мне?