слегка сжать мое бедро, хоть и знает, что я едва ли чувствую этот жест.

Через несколько секунд мы делаем шаг из самолета.

Перед самым выходом страх затмевает восторг, и даже проскакивает шальная мысль прервать прыжок. После рождения детей во мне так сильно развился инстинкт самосохранения, что в какой-то момент он даже перерос в легкой формы фобии. Например, я начала бояться высоты. Не до паники, но, скажем, если у меня есть шанс избежать риска оказаться на высоте, я готова на все, чтобы так и сделать. И этот прыжок – он как преодоление себя и своих страхов. Но, как говорят, страшен только первый шаг. Потом, когда ты оказываешься в воздухе, бояться уже поздно. К тому же, страх может помешать насладиться видами.

Задрав руки, я позволяю ветру трепать мои щеки. Восторженный взгляд блуждает по шикарным окрестностям. Мне хочется кричать и визжать от восторга, но в воздухе это практически нереально. Так что остается только улыбаться и чувствовать, как, раскрывшись, парашют дергает нас вверх. А еще… мощное чувство доверия к мужчине за спиной. Вот откуда оно взялось? Благодарность за то, что не дал на игре покалечить моего сына? Глупость какая. Но вот инстинктивно я ощущаю это доверие. Такое чувство немного пугает, однако в тоже время помогает мне расслабиться и просто наслаждаться полетом.

– Когда скажу, подогнешь ноги! – слышу голос Андрея.

– Ладно! – выкрикиваю в ответ, не желая спорить.

Приближаясь к земле, я бросаю последний взгляд на горы в отдалении, а потом по команде Борзого поджимаю ноги и позволяю ему затормозить нас, когда мы касаемся грунта.

Андрей отстегивает парашют, выпутывает меня из ремешков. А мне хочется одновременно скакать, танцевать и рыдать навзрыд. Когда последнее желание перевешивает, я оставляю Борзого разговаривать с главным инструктором, а сама отхожу в сторону. Обнимаю себя руками, глядя на огромную равнину, поросшую травой. Пытаюсь не плакать. Дышать глубоко, чтобы успокоиться. Понятно же, что эти мощные чувства вызваны всплеском адреналина. Но мне внезапно становится очень жаль себя за то, что я не позволяла себе быть счастливой. Не позволяла расслабляться, отпускать контроль и просто жить. Да, мне просто было некому отдать бразды правления, но как же, черт побери, тяжело тянуть все на себе!

Моих плеч касаются крупные ладони, легонько сжимают их, и меня наконец прорывает. Андрей разворачивает меня лицом к себе и прижимает к своей толстовке, которая тут же пропитывается моими слезами. Борзый не говорит ни слова. Не шутит, не сочувствует. Вообще никак не комментирует мои рыдания. Просто держит в объятиях, позволяя выплеснуть адреналиновую передозировку, наложенную на болезненный нарыв.

Когда я успокаиваюсь, все мое тело наливается тяжестью, как и голова. Поднимаю ее, заглядывая в лицо Андрею.

– Даже заплаканная ты потрясающе красивая, – тихо произносит он и легонько касается моих губ своими. – У тебя действительно были планы на обед после прыжка? – Я качаю головой. – Хорошо. Тогда поехали. Я знаю отличное место неподалеку.

– Почему у меня такое чувство, что это свидание спланировал ты? – хрипло спрашиваю я.

– Потому что у меня всегда есть в запасе план Б, – ласково улыбается он и стирает с моих щек влажные дорожки. – Выдвигаемся?

– Да, – киваю. – Я только попрощаюсь с инструктором. Поблагодарю.

– Я уже все сделал. Поехали.

Андрей обнимает меня за плечи и ведет к машине. А, когда мы подходим к парковке, протягивает руку.

– Ключ.

– Ты не поведешь мою машину.

– Раз ты отказалась, чтобы я за тобой заезжал на своей, значит, поведу. Ключ, Тина.

Я буквально впечатываю ключ от машины в его ладонь, а Андрей смеется.

– Моя воинственная амазонка.

– Не рановато ты меня присвоил? – злюсь от его наглости.

– Самое время, красавица, – ласково отвечает он и целует меня в макушку.

Негодяй! В него как будто встроены датчик моего настроения и инструкция по обезоруживанию. Интересно, он уже родился с этими способностями или выпестовал их в процессе взросления? Думаю, я не хочу знать, каким образом он взращивал в себе эти удивительные навыки.

Андрей помогает мне занять пассажирское место. Убеждается, что я спрятала ноги в салон, и закрывает дверь. После этого занимает водительское место и настраивает под себя сиденье.

– Когда твой лед растает, надо будет подогнать тебе более современную машину с электрическим регулятором сиденья, – произносит он, дергая рычаг под сидушкой. – Это уже вчерашний день.

– Ты хочешь подарить мне машину? – фыркаю я.

– Ну да, – спокойно отвечает Борзый, не глядя на меня. Настраивает зеркала, потом пристегивается.

– Забудь как страшный сон. Я не приму такой подарок.

– Я же говорю, когда лед растает, – подмигивает он и выгоняет машину со стоянки. – А пока… Ну что ты, Тина? Как же я могу дарить тебе столь дорогие подарки? – ерничает он. – Ты же, как хорошая девочка, все равно не примешь, потому что будешь чувствовать себя обязанной отплатить. А я возьму только телом. Так что подождем немного, когда эта дурь из тебя выветрится.

– Дурь? – снова злюсь. – Ты как будто… ты обесцениваешь меня, мои достижения и эмоции.

Андрей резко тормозит прямо посередине дороги. К счастью, она пустая, так что мы можем себе такое позволить. Борзый поворачивается и смотрит на меня прямо и серьезно.

– Никогда не думай, что я обесцениваю тебя или то, что ты делаешь. С недавних пор ты стала чуть ли не единственным в моей жизни человеком, которого я считаю крутым. Ты охуенная, Тина. – После этих слов повисает тишина. Мое сердце колотится, подскакивая к горлу, и я с восхищением смотрю на Андрея. Никто никогда не говорил мне, что я охуенная. Слово так себе, но в нем столько смысла, что произнесенное вслух, оно заставляет захлебываться восторгом. – Но машину я тебе подарю, – внезапно Андрей снова становится игривым, подмигивает и трогается с места. – Позже, – добавляет, буквально затыкая поток возмущения, готовый сорваться с моих губ.

Глава 18

Тина

Когда мы размещаемся на открытой террасе ресторана, Борзый снимает толстовку и набрасывает ее мне на плечи. Я неосознанно пробегаю глазами по его бицепсам, обтянутым простой черной футболкой без рисунка.

– Думаешь, я замерзла?

– У тебя кожа покрылась мурашками, – замечает он и проводит кончиками пальцев по моей руке сразу под краем рукава футболки. Этот жест не помогает, а, наоборот, обостряет мурашечное состояние.

– Я оставила кофту в машине.

– Если холодно, можешь надеть мою толстовку.

Как же велик соблазн это сделать! И я не отказываю себе в том, чтобы проскользнуть в огромные рукава и буквально утонуть в теплой кофте. Меня тут же обволакивает