— Аннет, как ты можешь, — возмутилась мадам Легаре. И совершенно напрасно. Детей с малых лет поощряли, если они открыто делились своими мыслями, и уже годам к семи Анн и Клод стали прекрасными собеседниками. И если дочь сейчас нарушила правила хорошего тона, то объяснялось это не огрехами воспитания, а горячей привязанностью Легаре-младших к обоим родителям, которые неустанно внушали им, что честность — в жизни личной, общественной или коммерческой — есть первейшая добродетель. Нечестная игра в их собственной семье показалась им крахом всего.

— Все нормально. Так даже лучше. Мне надо поговорить с тобой, Жюльетт, — выдавил из себя Пьер.

Аннет и Клод положили салфетки и вышли из-за стола.

— Все так серьезно, Пьер?

— Я встретил женщину в Москве, полагал — ненадолго. Но… в общем, я не могу без нее. Конечно, — забормотал Легаре — ему действительно было и трудно и больно, ведь с Жюльетт они счастливо прожили тридцать лет, — конечно, вы будете обеспечены, вам ни от чего не придется отказываться.

— Кроме тебя, Пьер…

— Прости, Жюльетт, это сильнее меня.

— Возможно, ты делаешь серьезную ошибку.

— Еще раз прости. Если можешь.

— Думаю, ты очень скоро пожалеешь о своем решении.

— Что ты хочешь сказать, Жюльетт? Уж не…

— Вовсе нет, дорогой. Я не желаю тебе зла и не собираюсь мешать — сердцу не прикажешь. Просто хочу внести ясность: когда это закончится, а мне думается, закончится быстро, вернуться к нам ты не сможешь. Хотя я все еще люблю тебя, несмотря ни на что. А вот за детей ручаться не могу… До развода ты можешь оставаться здесь. Комната для гостей свободна.

— Ты слишком добра, мама. — Аннет вошла в столовую, что-то забрать. — Извини, я слышала последнюю фразу. Лучше бы он ушел сегодня!

— Твой отец, Аннет, уйдет из нашего дома, когда скажу я. Мне тебя очень жаль, дорогой.

Пьер не представлял, что ему будет настолько тяжело. Дети его не поймут, а значит, не простят. Особенно Клод, тот обожает мать, для него с этой минуты отец превратился в ненавистного врага. Позже, когда Легаре расстанется с Гали, официально оформив развод, прямодушная Аннет пожалеет отца. Клод же будет неизменно отказываться от приглашений матери на совместные трапезы с отцом. Но все это будет потом, а пока измученный, но довольный, что все неприятное осталось (боже, как он заблуждался!) позади, Пьер поплелся отдохнуть… в комнату для гостей.

С этого момента он отправлялся на свидание с Гали уже без ужасного нервного трепета и страха, боясь быть уличенным кем-нибудь из домашних. Иногда Легаре неделями не ночевал на улице Мариньи. «Я действительно живу дома, как в гостинице».

Гали мало заботили проблемы Легаре — она наслаждалась Парижем, дышала им, впитывая каждое мгновение новизны. «Мулен Руж», чьи знаменитые крылья она каждый день видела со своего балкона, привело ее в неописуемый восторг. Для Гали это ночное заведение, на сцене которого родился «канкан», было все-таки прежде всего связано с именем Тулуз-Лотрека. Ей нравилась любовь француза к его жестокой жизни, постоянное соперничество с судьбой и, разумеется, талант. Лотрек проводил здесь целые ночи, собирая на кончик кисти причудливые колоритные образы — человечные искренние образы жизни кабаре. Здесь находили свое признание люди, которые жили для искусства и которые официальным искусством были отвергнуты. Но огромные афиши Тулуз-Лотрека поднимали до высот общественного признания танцовщицу Ля Гулю, темпераментные мавританские пляски которой заставляли разгоряченную толпу кричать: «Выше! Ла Гулю, выше!», утонченную Иветт Гильбер и пикантную Жанну Авриль. И она тащила Легаре в Лувр, чтобы увидеть рисунок Лотрека «Туалет».

То вдруг Гали решала, что ходить по музеям для «глубины впечатлений» ей необходимо в одиночестве, и тогда Легаре с чистой совестью не появлялся на бульваре Османн несколько дней. Гали вместе с Роже «уединенно» бродила по залам Лувра, сочетая страстные поцелуи с последующим детальным изучением истории искусств на набережной Анатоля Франса. Доктор Анри Шамон весьма кстати оказался поклонником и знатоком творчества Огюста Родена. Обсуждением пластичности работ скульптора Гали и доктор занимались в загородном шале изысканного Анри.

Легаре время от времени устраивал Гали экскурсии. Воспитанный со школьных лет в любви к родной стране, он прекрасно знал ее историю, много ездил и видел. Плененный Нормандией Пьер первым делом повез любимую на Мон-Сен-Мишель.

Маленький островок у юго-западного побережья Нормандии притягивает к себе паломников и путешественников более тысячи лет. Неожиданно поднимается он над плоской песчаной равниной, которую разглаживают сильные приливы, врывающиеся в залив. В ясный день коническая скала, увенчанная собором, монастырскими строениями, садами, террасами и военными укреплениями, отлично видна издалека. Великолепная современная дорога, проложенная по дамбе, связывает остров с материком.

— Боже, какая красота! — Легаре специально остановил машину на приличном расстоянии от дамбы. И Гали пришла в восторг от восставшего перед ней архитектурного чуда. — Но, Пьер, сколько же времени они перевозили на остров камень для построек. Там же целый город!

— Ты права, дорогая. Правда, Сен-Мишель в древности был частью суши, и назывался он тогда — Могильная гора. Возможно, кельты устраивали здесь свои захоронения. А друиды поклонялись Солнцу. Между прочим, существует легенда, согласно которой на острове, в золотом гробу, покоится Юлий Цезарь. А ноги великого императора обуты в золотые сандалии. Ты готова в это поверить?

— Пьер, глядя на это великолепие, я могу поверить во что угодно. Давай скорее поедем — я умираю от желания очутиться на острове. Кстати, а люди там живут?

— Разумеется, дорогая. Пойдём, и ты сама все увидишь.

Гранитное великолепие острова ненавязчиво окружает человека, ступившего на скалистую землю; стираются грани времени, и остаются позади одно за другим столетия, когда мы двинемся к вершине. Шаг за шагом поднимались по уступам, вытертым за тысячу лет, и Легаре с Гали, внимая симпатичному экскурсоводу. Молодой человек говорил увлекательно, страстно, и слушатели отвечали ему благодарным вниманием.

Мирный и уединенный остров облюбовали монахи, которые построили там маленькую часовню. В 708 году епископу Авраншскому Оберу явился во сне архангел Михаил и повелел воздвигнуть часовню на Могильной горе. Обер засомневался, так ли он истолковал видение, и ничего не построил. Архангел вернулся и повторил приказание. Без толку: дух сомненья продолжал точить благочестивого пастыря. Только после третьего явления, когда посланец Божий постучал перстом по голове не в меру осторожного епископа, Обер приступил к строительству. Не обошлось и без чудес: утренняя роса очертила место закладки фундамента; вернулась украденная корова и встала на том месте, где следовало заложить первый гранитный камень; а колоссальный валун, мешавший строителям, одним прикосновением ножки сдвинул годовалый младенец. Архангел Михаил явился еще раз — он указал, где находится источник пресной воды.