Глеб взял билеты, посмотрел.

Слегка удивился.

— Извините, у нас с Сашей первый класс, я не ошибаюсь?

Корн тонко улыбнулся.

— Нет, не ошибаетесь. Так просил господин Кашин. Вам — по статусу, вашему оператору — чтобы было куда пристроить аппаратуру. А вот вашему директору велено было взять экономический, но, если хотите, я его прямо сейчас перебью на первый или бизнес: в Южноморске пока не сезон, самолеты летают полупустые, так что, думаю, проблем с этим не предвидится…

— Нет-нет, — Рустам явно смутился, — не надо, пожалуйста… Я лучше «экономом», мне так привычнее…

Корн пожал плечами.

— Воля ваша… Ну что, пойдемте?

Глеб метко отщелкнул наполовину выкуренную сигарету в урну.

— Пошли…

По дороге он, памятуя Ленкино предупреждение, незаметно изучил внешность господина Корна и решил, что Ленке, вероятно, почудилось. Ничего по-настоящему опасного в новом знакомом не проглядывалась, а Глеб, прошедший, что называется, и Крым и Рым, побывавший в таком количестве «точек», что не всякому спецназовцу посчастливится, чутьем на опасность, на настоящую опасность, обладал преотменнейшим.

Иначе просто не выжил бы.

А тут — обычный, в меру лощеный референт.

Вероятнее всего, два-три языка, отличное владение компьютером, умение влезть куда надо, что называется, без мыла, неплохая внутренняя организованность, беспринципность плюс абсолютная преданность тому, кто платит.

До того момента, пока не предложат больше.

Ничего особенного.

Странно.

Ленка вообще-то в людях ошибалась довольно редко.

Стоило присмотреться к сабжу повнимательнее.

В просторном по российским меркам салоне первого класса было пусто. Вежливые симпатичные стюардессы помогли им разместить вещи и пристроить аппаратуру, после чего сразу же предложили шампанского. Художник, разумеется, немедленно согласился.

Глеб подумал и тоже махнул рукой: а, наливайте…

Один раз живем.

Их новый знакомый, тоже летящий, как выяснилось, первым классом, от шампанского отказался, но попросил налить ему стаканчик виски.

Художник посмотрел на него с явным уважением.

Наш человек.

Когда самолет взлетел и погасло табло, Глеб посетовал, что «Аэрофлот» запретил курение. Дурацкая, сказал он, инициатива. За Западом не в этом надо тянуться.

В другом.

Корн хмыкнул, отстегнул ремень, поднялся и пошел к стюардессам.

Вернулся.

Махнул рукой.

— Курите. Я договорился…

Чем Ларин незамедлительно и воспользовался.

Два с небольшим часа полета пролетели незаметно. Художник пил халявный вискарь, Глеб думал, покуривая и поглядывая в иллюминатор.

Корн так вообще — как уткнулся после памятного визита к стюардессам в книжку, так и просидел с ней до самой посадки.

Даже обедать отказался, хотя кормили в первом классе очень даже неплохо для нашего многострадального «Аэрофлота».

И стюардессы были очень даже ничего себе. Улыбчивые.

Ларин присмотрелся к названию книги.

Мартин Хайдеггер.

«Время и бытие».

Твою мать. Ну и референты пошли.

Опупеешь.

Кто же он такой, этот Князь?

Глеб так глубоко задумался, что даже задремал и пропустил момент посадки.

Пилот, надо отдать ему должное, постарался сделать для этого все возможное и невозможное.

Видимо, старый аэрофлотовец.

Ларин слышал, что все любители «жестких» посадок не столько неопытные летуны, сколько бывшие вояки. Когда, после того как Империя развалилась, стране не нужно стало столько истребителей, они ушли из армии, но так и не смогли уйти из неба.

Вот только людей вместо ракет возить так и не научились.

Глеб однажды летал с такой бригадой. Из Свердловска, еще до переименования сего славного города в Екатеринбург.

Его, как человека известного, даже пустили в кабину пилотов.

После этого каждый раз при входе в салон самолета ему приходилось совершать недюжинное усилие над собой, чтобы унять предательскую дрожь в коленках.

Слишком уж хорошо помнилось пьяное: «Да ты чо, паря! Да на этом гробу я и в говно сяду, это ж не „сушка“!!! Наливай!».

Пришлось и самому ужраться в стельку.

Иначе было просто страшно.

Но сел тогда изрядно принявший на грудь экипаж и вправду идеально. Только немного жестковато, но это — не от спиртного, а по привычке военной.

Было это уже довольно давно, в начале приснопамятных девяностых. Сейчас, говорят, в «Аэрофлоте» с летным составом навели порядок.

Но ведь помнится.

А как такое забудешь?

Южноморский аэропорт встретил зеленью, влажным теплым ветром и устойчивым запахом анаши. Корн, заметив удивленное лицо принюхивающегося Художника, засмеялся и пояснил, что это не взвод наркоманов за забором план палит, просто так пахнут какие-то местные растения после дождя.

Какие?

А Бог его знает…

Князев действительно встречал их в аэропорту.

Даже не в аэропорту, а прямо на летном поле.

Пожал руки Глебу, Художнику и подошедшему из экономического класса Рустаму, расцеловался с Корном и махнул рукой в сторону стоящего неподалеку фольксвагена-минивэна: мол, загружайтесь.

Загрузились.

Поехали.

Когда минивэн остановился ненадолго у шлагбаума, Князь поинтересовался, будут ли у кого какие-нибудь особые пожелания.

Пожелания были.

Естественно, у Художника.

Князь рассмеялся, хлопнул водителя по плечу и велел ехать в сторону рынка.

На улице было тепло, влажно, зелено. Шумел несильный ветер, и неизбежные южные пальмы призывно шелестели длинными, похожими на сломанные зеленые клинки листьями.

По левую сторону очень приличного шоссе ослепительно синело море.

По правую вздымали заснеженные шапки лесистые и суровые даже на первый взгляд горы.

У пробегающих мимо шоссе чистеньких домиков вовсю цвели сады. Солнце светило просто-таки неприлично ярко.

Вот уж и вправду — командировка в лето.

Глеб был почему-то уверен, что их поселят в не так давно возведенном в Южноморске «Шератоне».

После билетов первого класса это казалось вполне логичным. Он как-то отдыхал в этом самом модном на черноморском побережье отеле, летал с одной полуслучайной подругой на уикенд, и на него произвело неизгладимое впечатление дичайшее сочетание абсолютно западного идеального гостиничного сервиса и родного русского языка.