— Завтра в курии обсуждаются предложенные тобой кандидатуры магистратов. Их должны утвердить.

Сулла откинулся на ложе и нахмурился.

— Лучше пусть утвердят. Если начнутся проволочки, то, клянусь богами, сенат пожалеет об этом. Я его разгоню, а двери в курию заколочу гвоздями!

Он поморщился и непроизвольно положил руку на живот, слегка поглаживая его в области желудка.

— Если ты распустишь сенат, начнется новая гражданская война, и город опять сгорит, — возразил Антонид. — И все же я верю, что в конце концов ты будешь победителем. Легионы беззаветно преданы тебе.

— Это путь царей, — ответил Сулла. — Он и влечет, и отпугивает меня. Я любил Республику, любил бы и сейчас, если бы ею правили такие люди, какие жили во времена моего детства. Все они ушли, теперь остались мелкие человечки, которые в минуту опасности бегут ко мне в слезах…

Он громко рыгнул и поморщился. Наблюдавший за Суллой Антонид вдруг почувствовал острую боль в желудке. Объятый ужасом, он вскочил и уставился на чаши, стоявшие на столике. Одна была пуста, ко второй он едва притронулся.

— Что такое?.. — спросил Сулла, тоже вставая.

Внезапный приступ боли обжег его внутренности, и он обхватил живот руками, словно пытался загасить начинавшийся там пожар.

Антонид все понял.

— Я тоже чувствую, — в панике произнес он. — Это яд. Быстро пальцы в глотку!

Почти теряя сознание, Сулла закачался и упал на одно колено. Антонид бросился к нему, не обращая внимания на боли в собственном желудке, просунул палец меж безвольных губ диктатора, и из глотки Суллы хлынула скользкая рвотная масса.

Сулла стонал, глаза его начали закатываться.

— Давай, давай еще, — приговаривал Антонид, вдавливая пальцы в мягкую плоть горла.

Последовал спазм, извергший темную желчь и слюну; больше в желудке диктатора ничего не было.

Сулла протяжно вздохнул, с хрипом выпустив из легких воздух. Антонид закричал, призывая на помощь, и изверг содержимое собственного желудка. Он надеялся, что одной ложки окажется недостаточно, чтобы убить его.

Вбежала стража. Диктатор уже побелел и не двигался, а Антонид в полубессознательном состоянии ползал в луже блевотины. У него не было сил подняться. Стражники остолбенели: они не привыкли действовать без приказа.

— Врачей!.. — прохрипел Антонид, чувствуя, что во рту все высохло и распухло. Боль в желудке пошла на убыль, он ощупывал себя руками, словно хотел убедиться, что пока еще жив. — Запереть все двери. Диктатора отравили! Послать людей на кухню. Я хочу знать, кто принес эту отраву сюда, и имена всех, кто к ней прикасался. Исполняйте!..

Казалось, в этот миг силы оставили его: Антонид прислонился к ложу, на котором еще несколько минут назад возлежал, беседуя о делах сената. Он подумал, что должен действовать быстро — иначе, как только новость разнесется по улицам, Рим будет ввергнут в хаос. Его вырвало еще раз; последовал приступ слабости, но в голове прояснилось.

Вбежавшие в комнату врачи не обратили никакого внимания на советника и сразу бросились к Сулле. Проверив пульс диктатора, лекари в ужасе уставились друг на друга.

— Он мертв, — произнес один, побледнев.

— Убийцу найдут и разорвут на части. Клянусь своим домом, его ларами и пенатами, — прошептал Антонид, и голос его был горек, как вкус желчи во рту.

Когда дом Суллы наполнился криками и движением, Тубрук уже подходил к двери в стене, выводящей на улицу. Ее охранял всего один стражник, но вид у него был непреклонный.

— Поворачивай, раб, — сурово сказал воин, положив ладонь на рукоять меча.

Тубрук зарычал и, прыгнув вперед, мощным толчком сбил стражника с ног. Тяжело ударившись о стену, тот упал и потерял сознание. Отравитель Суллы мог просто переступить через тело, выйти на улицу и смешаться с толпой. Но этот человек расскажет о случившемся и даст описание Тубрука. Как и перед убийством Касаверия, сердце старого гладиатора тоскливо сжалось. Он должен, он обязан сделать это — ради Корнелии, Юлия, ради памяти его отца, который верил ему.

Потемнев лицом, Тубрук достал нож и перерезал стражнику горло, стараясь не запачкать кровью одежду. Захрипев, воин открыл глаза и тут же умер. Старый гладиатор бросил нож, открыл дверцу и вышел в суету улицы и шум торговых рядов, живущих повседневной мирной жизнью. Окружавшие его люди не подозревали, что рядом с ними шагает человек, только что совершивший несколько убийств.

Чтобы уцелеть, ему необходимо было добраться до места, где ожидает Ферк. Предстояло пойти больше мили, но спешить нельзя — бегущий человек немедленно привлечет внимание. Он уже слышал за спиной знакомое шарканье сандалий легионеров — перегородив улицу, те останавливали прохожих, задавали вопросы и выискивали в толпе виноватые лица.

Мимо Тубрука пробежала группа солдат — они спешили в конец улицы, чтобы поставить заграждение. Он свернул в переулок, потом в другой, стараясь унять нарастающее чувство паники. Преследователи пока не знают, кого конкретно искать, но бороду необходимо сбрить как можно быстрее. В любом случае живым он им не дастся. Никто не сможет связать его личность с семейством Юлия.

Когда солдаты перекрыли выход с улицы, какой-то человек в толпе внезапно ударился в бегство, бросив на землю корзину с овощами, которую нес на спине. Тубрук возблагодарил богов за милосердие и заставил себя спокойно продолжить путь. Меж тем солдаты схватили беглеца; он упал и завопил — легионеры били его головой о мостовую. Тубрук свернул за угол и ускорил шаги. Крики за спиной постепенно затихали. Наконец он вышел на тенистую улочку, где его должен был поджидать Ферк. Она казалась совершенно безлюдной, но вот из дверного проема выглянул его друг и махнул рукой.

Старый гладиатор быстро вошел в дом. Нервы были на пределе, и он со вздохом облегчения опустился на стул в маленькой грязной комнате. Хоть на какое-то время в безопасности, подумал Тубрук.

— Ты сделал это?.. — спросил Ферк.

— Думаю, да. Завтра узнаем. Они перекрыли улицы, но я сумел уйти. О боги, я чуть не попался!

Ферк протянул ему бритву и указал рукой на таз с водой.

— Тебе надо убираться из города, дружище. Если Сулла мертв, это будет нелегко. Если жив, то почти невозможно.

— Ты готов сделать то, что обещал? — спокойно спросил Тубрук, смачивая водой растительность на лице.

— Готов, хотя мне больно думать об этом.

— Мне тоже будет больно. Как только побреюсь…

Рука Тубрука дрожала, он поранился острым лезвием и выругался.

— Дай-ка я, — произнес Ферк, отбирая бритву.

Несколько минут они молчали, хотя у каждого в голове роились вопросы.

— Ты ушел незамеченным? — спросил Ферк, трудясь над жесткой щетиной.

Тубрук не отвечал довольно долго.