личные любимые запасы Веслава. Для себя хозяин точно оставляет лучшее. И тянет понемногу. Надо пробовать.

Владимир протянул руку, но верхняя полка оказалась слишком высоко. Странно, Веслав же ниже Владимира, зачем свой любимый напиток ставить так высоко? Ну ладно, какое это имеет значение. Надо просто подтянуться и достать уже этот чертов кувшин!

Владимир подошел вплотную, привстал на цыпочки, потянулся. Пальцы легли на стекло. Но достать кувшин все же не получилось. Только пузатый бочок потрогал. Мужчина ухватился за боковую стенку стеллажа и чуть подергал. Вроде бы стоит это сооружение твердо. Можно подтянуться и взять тогда кувшин.

У него мелькнула странная мысль, почему он зациклился именно на этом предмете? Но Владимир ее отбросил. Подвал как-то уже давил на него. Начало казаться, что кругом стало темнее, что тени эти проклятые уже слишком близко, будто сейчас кто-то просто подойдет бесшумно сзади и положит руку на плечо. В таких условиях мозг Владимира работать в нормальном режиме не мог. Как, видимо, и инстинкт самосохранения.

Мужчина ухватился за верхнюю полку и подтянулся чуть-чуть. В конце концов, не зря же он пару часов в неделю проводит в тренажерном зале. Вот, пригодилось! Левой рукой Владимир все же ухватил красиво изогнутую ручку вожделенной посудины. Стекло таинственно мерцало в полумраке. Будто живое. В голову Владимира пришла еще одна нездоровая мысль, что это мерцание какое-то четкое, будто пульсация. Чьего-то сердца. Его?.. Снова разозлившись на себя, мужчина потянул кувшин ближе к краю.

Предмет поддался очень легко, буквально скользнул вниз. А вместе с этим внезапно наклонился и весь стеллаж. Вот тут Владимир испугался не на шутку. Рука его сорвалась, и мужчина понял, что падает. Назад, спиной на каменный пол…

Владимир отпустил ручку кувшина, постарался закрыть руками голову и хоть как-то сгруппироваться. Помогло мало. Он упал неуклюже, ударился правым плечом и бедром. А потом на него сверху рухнул тот самый кувшин. Прямо на голову.

В глазах потемнело, вспышка боли в виске. Слабость и какая-то ватность. Видимо, шок. Владимир лежал на полу, ощущая, как промокла от вылившегося на него спиртного одежда, как по щеке течет кровь. Его кровь. От боли все немного плыло перед глазами. И…

Стало страшно. Вот только сейчас. Осознание страха накрыло резко и сразу до паники. Тени кругом. Будто люди… И эта тишина… Она звенит в ушах. Как-то… Это был не обычный страх травмы или боли. Владимира накрыло ощущение какой-то жути, совершенно ему непонятной и незнакомой.

И в голове было лишь одно желание – бежать отсюда, испариться, исчезнуть из этого подвала. Еще лучше – вообще из этого дома. Владимир дернулся, пытаясь встать. И тут же понял, что не может. Тело отказывалось его слушаться.

Весь иррациональный ужас тут же отхлынул, уступив место обычному страху за свою жизнь. Страху как раз той самой физической травмы. Тени, тишина… Какое это имеет значение, если ему нужна помощь? Но как… Владимир постарался успокоиться. Надо еще раз попробовать, хотя бы рукой шевельнуть… Но ему это не удалось.

Он вдруг почувствовал себя бесконечно несчастным, слабым и всеми забытым. Это уныние погасило все. Страхи, какими бы они ни были, даже боль. Владимир лежал, скорчившись на полу, готовый расплакаться как ребенок. Бессилие давило все той же тишиной и подступающей темнотой. И мужчина тонул в этом и в своем отчаянии.

Он даже не звал на помощь, просто не мог. Это странная, не свойственная ему апатия поглотила Владимира целиком. И даже когда вдруг из того самого темного угла появилась фигура хозяина замка, мужчина не испытал радости или надежды на спасение.

Веслав приближался как-то медленно, торжественно. Владимиру казалось, будто фигура поляка чуть ли не материализуется из темноты. Веслав улыбался. Все так же мило и весело, как и весь вечер. Но… теперь улыбка не отражалась в его глазах. Владимир как-то мимолетно подумал, что сейчас взгляд хозяина замка стал колючим, каким-то злым или… голодным.

Веслав остановился около лежащего на полу гостя, присел на корточки, чтобы видеть лицо Владимира.

Мужчина как-то с трудом выпал из своего отчаяния, на миг отогнал свою странную апатию, постарался двинуться ближе к поляку, постарался произнести:

– Помоги…

Звуков он сам же и не услышал, но знал, что губы его шевелились. Может, Веслав поймет?

– Да, – кивнул хозяин замка. Как-то так неспешно, с некоей надменностью. Владимир не понял, что сейчас поляк копирует его собственную манеру. – Хочешь освободиться?

Владимир постарался кивнуть, но… Внезапно его страх вернулся. Не эгоистичная забота о себе, а тот самый. Первый. Иррациональный страх, некое неприятие чего-то чужого, инородного, того, чему нет места в реальности. Мужчина рванулся изо всех сил. Не вперед, ближе к возможному спасителю, а прочь от него, как можно дальше. Но тело не слушалось, мышцы отказывались работать.

– Я помогу. – Веслав протянул ладонь вперед, все так же размеренно, торжественно, значимо. И прежде чем дотронуться до лба своего гостя, произнес уже совсем иначе, жестко и повелительно: – Оmnes meae mecum manebunt.

Пальцы хозяина замка легли на лоб его жертвы. Владимир почувствовал холод. Дикий, леденящий, обжигающий. Он задергался, снова попытался отползти прочь, но… Его тело так и осталось неподвижным. А кругом наступила тьма, она поглощала, засасывала, просачивалась внутрь вместе с этим холодом, исходящим от руки существа, кого считали хозяином этого дома. Тьма захватывала мысли, останавливала дыхание, обволакивала бьющееся в бешеном темпе сердце. Пока не облепила его полностью и не заставила остановиться…

9 глава

У Киры было множество приятелей и знакомых.

Любой из них навскидку назвал бы девушку легкой, открытой, искренней, может, немного ранимой. Но сильной. Кем угодно, но только не истеричкой. Только в тот вечер Кира понимала, что сама бы назвала себя именно этим словом. С ней было что-то не так. Эмоции переполняли девушку, и ей стоило больших трудов пытаться их скрыть, наверняка не так удачно, как хотелось бы.

Вообще, Кира потратила годы, чтобы научиться контролировать себя. Знала, как ей это необходимо. Мать ушла из семьи, когда Кире исполнилось двенадцать. Просто уехала с другим мужчиной строить другую жизнь, оставив мужа и двоих детей. Тогда Кира, как единственная «женщина», взяла на себя заботы о доме и хозяйстве. Она считала, что только так может помочь своим близким пережить предательство.

Вот только ее тоже предали. И долгое время Кира скрывала свои чувства и переживания. Свою боль потери, то, как она тоскует по матери, как беспокоится за брата и папу. А еще, как ей тяжело вдруг стать взрослой. Стресс накапливался незаметно, пока не принял весьма неприятные формы. У Киры появилось множество страхов, и реальных, и выдуманных, почти иррациональных, начались кошмары, вслед за ними пришла бессонница и головные боли.

Отец предложил