А? Что? – Голос Анны звучал до такой степени неестественно, что Фигаро мысленно заорал. – Я, кажется...

Но Метлби не дал ей договорить.

Не успел отреагировать даже Френн, а уж следователь и подавно не ожидал от магистра такой прыти: Метлби сунул руку куда-то за пазуху, достал что-то маленькое и блестящее и ткнул этим чем-то Анне в шею.

Щёлк!

Глаза командира «Шипастых Дубин» закатились, и Анна Гром упала на землю без чувств.

- Вы ополоумели?! – Заорал Френн. – Что вы себе позволяете?!

- Заткнитесь, – бросил магистр; было видно, что он с трудом удерживает себя в руках. – Вы идиот, или где? Вы что, не заметили, что она под псионическим контролем? Немедленно поставьте хоть какие-то щиты – насколько эфира хватит. Возможно, то, что её контролировало, теперь попытается взять под контроль нас.

- Вы…

- Я дал ей транквилизатор. Совершенно безопасный. Она спит.

Фигаро схватился за голову. Френн тоже.

- Да что с вами такое? – Метлби медленно переводил удивлённый, но, в то же время, полный подозрения взгляд со следователя на инквизитора, и обратно. – Вас что, тоже под контролем держат? Я, если что, могу...

Договорить он не успел.

Раздался до боли знакомый Фигаро звук – тихий хлопок, и в воздухе рядом с лежащей на камне Анной Гром появился Артур-Зигфрид Медичи, более известный в миру как Мерлин Первый.

- Вы, – отрывисто произнёс он, ткнув пальцем в Метлби, – я оторву вам руки. Но потом. – Вы. – Резкий поворот в сторону Фигаро и Френна. – Взвалили её на плечи и потащили. В темпе, в темпе! Левой, левой, раз, два, три!

...Великую Четвёрку, или же, попросту Колдовской Квадриптих обычно изображали на картинах в стиле весьма далёком от реализма: Абдул Альхазред любил, чтобы ему дорисовывали мощные скулы и пышную чёрную бороду (заставить расти свою собственную козлиную бородёнку у него не получалось даже колдовством), Моргана Благая никогда не позировала, но при этом позволяла рисовать себя кому угодно и как угодно, а Абдурахман ибн Хаттаб не разрешал изображать себя на полотнах вообще. Зато современники нарисовали несколько неплохих портретов Мерлина Первого, с которых впоследствии срисовывали неплохие же копии.

Метлби, в отличие от Фигаро, не прогуливал пары истории колдовства. Более того: магистр был автором трёх исторических эссе, одно из которых называлось «Взлёт и падение Первого Квадриптиха».

- Вы, – начал он, комично хлопая глазами, – вы…

В который раз Фигаро оценил талант Артура-Зигфрида именно как талантливого манипулятора. Он не стал парализовывать Метлби, стирать ему память, обрушивать на магистра громы и молнии или раскалывать у него под ногами скалы.

Мерлин просто сказал:

- Если вы сейчас будете вести себя тихо и делать всё, что я говорю, я вам потом расскажу всё-всё. А если будете лезть со своими советами и помощью – я говорю про текущий момент – не расскажу ничего. Ясно?

Выдержка Метлби была поразительной: он мгновенно заткнулся, и коротко кивнул.

- Ясно.

Потом секунду подумал, и добавил:

- Можно воздействовать на Анну Гром колдовством?

- Хотите её левитировать?

- Разумеется.

- Воздействуйте. Не на горбу же её тащить. Ну, потопали!

Колдовство возвращалось: магистр взмахнул рукой, чуть нахмурился, и Анна, мягко покачиваясь, взлетела в воздух. Метлби привязал её к себе «ниточкой» –тонким эфирным каналом, и теперь командир «Шипастых Дубин» болталась у Метлби над головой как воздушный шарик. Фигаро хихикнул: это действительно выглядело забавно.

Первым не выдержал Френн.

- Артур! – рявкнул магистр, – Неужели вы думаете, что это весело?!

- Спокойно, господин инквизитор. – Метлби флегматично изучал устройство магнитного крепления одной из перчаток защитного комбеза. – Я, к примеру, только что встретил Мерлина Первого, но не нервничаю же. Хотя, надо признаться, очень, очень заинтригован. Я, конечно, что-то такое себе представлял – ну, все эти тайны вокруг вас, внезапный приезд на Хлябь, и всё такое, но чтобы прямо глава Первого Квадриптиха... Послушайте, господин Медичи, а вы нечто вроде призрака или проекция сознания из некоего артефакта филактерического типа? Например, вот из этой милой печатки у Фигаро на пальце?

- Всё, всё, – Артур замахал руками, – вы прошли собеседование на должность моего заместителя. – Я – проекция сознания. Да, из этой самой печатки. И, если что, мы сейчас спасаем вселенную от тотального уничтожения.

- Вселенную? – Метлби недоверчиво приподнял брови.

- Ну, может, и не всю вселенную, – признал Артур. – Вероятнее всего, предстоящие события уничтожат только наш галактический рукав, не более того.

- А, – магистр изобразил на лице предельную степень облегчения, – тогда всё в порядке. Вы так больше не пугайте. Кстати, что это там впереди? То, что почувствовал наш бравый инквизитор?

- Волколаки. И снежные спрайты. Ждут нас.

- Ага, ага... И сколько их там, по-вашему?

- Точно не скажу, но, думаю, что все, что есть.

Артур не ошибся: похоже, между каменных шпилей Рогатой горы действительно собрались все до единого волколаки и «снежинки».

Туман окончательно рассеялся, и в высоком, бесконечно высоком небе засияли звёзды. Фигаро никогда не видел столько звёзд: сверкающие легионы немигающих точек рассыпались по черноте огненным бисером, затушевали, спрятали знакомые созвездия. Это смотрелось безумно красиво, хотя было совершенно непонятно, когда успела наступить ночь.

Земли видно не было; вокруг горы, куда ни глянь, громоздились белыми кручами облака.

- Вы-ы-ыше-е-е облако-о-о-ов мы с тобой начнё-е-е-ем сначала-а-а-ала… – хихикая, напевал Артур, но Фигаро не обращал на него внимания; его полностью захватила потрясающая красота пейзажа. Не то чтобы он никогда не видел облаков сверху – в конце концов, он летал на дирижаблях – но те облака, что застыли вокруг в безветренной ночи, напоминали колоннады того загадочного города, что, как пишут в своих книгах мистики, иногда можно увидеть под утро, когда небосвод только-только начинает сереть, и лишь самые яркие из звёзд остаются дотлевать на небосклоне. Небесное сияние лило вниз серебро, остывавшее неземными отблесками на вычурных облачных арках и изящных порталах, и конца-краю этому чуду не было.

Бесконечность звёзд, бесконечность облачного пейзажа – всё это оглушало своей неземной величественностью, и следователь даже поморщился, когда до его слуха долетел звук, что казался в этих призрачных чертогах совершенно неуместным: низкое звериное рычание.

Для обычного человеческого зрения эфирная аномалия была просто непримечательным блеском в паре футов над каменной плитой (Фигаро понял, что именно здесь находится