— Отойди! — резко сказала Гермиона. Направив палочку на то место, где у обычной двери был бы замок, она сказала: — Алохомора!

Ничего не произошло.

— У меня же есть нож! — воскликнул Гарри. Вынув из мантии нож Сириуса, он вставил его в щель между дверью и стеной. Остальные нетерпеливо смотрели, как он проводит им по щели сверху донизу, вынимает его и снова толкает дверь плечом. Но она оказалась так же крепко заперта, как и вначале. Больше того — взглянув на нож, Гарри обнаружил, что его лезвие расплавилось.

— Ладно, эту дверь мы пропустим, — решительно сказала Гермиона.

— А что, если она-то нам и нужна? — спросил Рон, глядя на дверь со смешанным выражением опаски и страстного любопытства.

— Этого не может быть, ведь Гарри во сне всюду проходил свободно, — пояснила Гермиона, в очередной раз помечая дверь огненным крестом.

Гарри опустил бесполезную рукоятку загубленного ножа обратно в карман.

— Знаете, что там могут прятать? — жадно спросила Полумна, когда стены снова пришли в движение.

— Очевидно, какое-нибудь блеющее чудо, — пробормотала Гермиона себе под нос, и у Невилла вырвался короткий нервный смешок.

Стены замерли, и Гарри с растущим чувством отчаяния распахнул следующую дверь.

— Вот оно!

Он сразу узнал это место по танцующему, искрящемуся бриллиантовому свету. Когда глаза Гарри привыкли к блеску, он увидел, что со всех сторон на него смотрят циферблаты часов — большие и маленькие, стоячие и настенные, они висели между книжных полок и покоились на столах, расставленных вдоль всей комнаты, так что их деловое неумолимое тиканье наполняло ее, точно звуки шагов крохотной марширующей армии. Танцующий, переливчатый свет исходил от высокого стеклянного сосуда куполообразной формы, стоявшего в дальнем конце комнаты.

— Сюда!

Теперь, когда они наконец оказались на верном пути, сердце у Гарри неистово колотилось; он быстро зашагал по узкому проходу между рядами столов, направляясь, как это было и во сне, прямо к источнику света — хрустальному сосуду высотой с него самого, который тоже покоился на столе и, казалось, был полон искристого, вихрящегося ветра.

— Ой, смотрите! — воскликнула Джинни, когда они приблизились к нему, и показала в самый центр хрустального сосуда.

Там, в искристом потоке, мерцало крошечное яйцо, сверкающее, как драгоценный камень. Постепенно всплывая, оно раскололось, и из него появился колибри, который вознесся на самый верх; но потом воздушные течения понесли птичку вниз, и ее перышки снова обвисли и стали мокрыми, а у самого дна сосуда она вновь исчезла в яйце.

— Не останавливайся! — резко сказал Гарри, потому что Джинни явно вознамерилась посмотреть, как яйцо опять превратится в птичку.

— Сам-то сколько проторчал у своей дурацкой арки! — огрызнулась она, но все же пошла за ним дальше, к единственной двери позади хрустального сосуда.

— Вот оно, — снова сказал Гарри. Сердце забилось так быстро и сильно, что его стук почти мешал ему говорить. — Нам сюда…

Он оглянулся на своих друзей — все они достали палочки и сделались серьезными и взволнованными. Он снова повернулся к двери и толкнул ее. Дверь открылась.

Они наконец нашли то, что искали, — зал, высокий, как в соборе, где не было ничего, кроме бесконечных стеллажей с маленькими, пыльными стеклянными шариками. Кое-где к полкам были прикреплены зажженные канделябры, и шарики тускло блестели в их лучах. Здесь, как и в круглой комнате, свечи тоже горели синим пламенем. В зале было очень холодно.

Гарри осторожно шагнул вперед и заглянул в один из сумрачных проходов между стеллажами. Он ничего не услышал и не заметил ни малейшего движения.

— Ты говорил, нам нужен девяносто седьмой, — прошептала Гермиона.

— Да, — шепнул в ответ Гарри и поглядел на крайний стеллаж в ближнем ряду. Там, под канделябром с горящими синим огнем свечами, поблескивали серебряные цифры — тройка рядом с пятеркой.

— По-моему, надо идти вправо, — прошептала Гермиона, вглядываясь в полумрак. — Да… вон пятьдесят четвертый ряд…

— Держите палочки наготове, — тихо предупредил Гарри.

Они украдкой двинулись вперед, по дороге заглядывая в длинные проходы между рядами стеллажей, дальние концы которых тонули в кромешной тьме. Под каждым стеклянным шариком, лежащим на полке, был приклеен крохотный пожелтевший ярлычок. Некоторые шарики испускали зловещее красноватое сияние, другие были темны и безжизненны, как перегоревшие лампочки.

Они миновали восемьдесят четвертый ряд… потом восемьдесят пятый… Гарри прислушивался изо всех сил, стараясь уловить малейший шорох, но Сириусу могли заткнуть рот кляпом или он потерял сознание…

— А может быть, — сказал непрошеный голос в его сознании, — он уже мертв…

«Я бы это почувствовал, — сказал он себе. Теперь его сердце билось под самым горлом. — Я бы уже знал…»

— Девяносто семь! — прошептала Гермиона.

Они сбились в кучку у самого края ряда, пытаясь разглядеть что-нибудь в проходе за ним. Там никого не было.

— Он в дальнем конце, — сказал Гарри. Во рту у него вдруг слегка пересохло. — Отсюда разве увидишь…

И он повел их мимо высоченных стеллажей со стеклянными шариками — некоторые из этих шариков провожали их своим неярким сиянием…

— Он должен быть где-то здесь, — прошептал Гарри, каждую секунду ожидавший увидеть в темноте скорчившуюся на полу фигуру Сириуса. — Вот-вот дойдем… мы уже совсем близко…

— Гарри, — осторожно окликнула его Гермиона, но он не захотел ей отвечать. Во рту у него было совсем сухо.

— Кажется… где-то… здесь, — сказал он.

Они достигли конца ряда, тускло освещенного канделябром. Тут никого не было. Их окружала гулкая, пыльная тишина.

— А вдруг он… — хрипло прошептал Гарри, заглядывая в соседний проход. — Или, например… — Он торопливо шагнул к следующему.

— Гарри, — снова сказала Гермиона.

— Чего? — буркнул он.

— Я… я не думаю, что Сириус здесь.

Остальные молчали. Гарри не хотелось смотреть на них. Ему было тошно. Он не понимал, почему Сириуса здесь нет. Он должен быть здесь! Ведь именно это место Гарри видел во сне…

Он побежал вдоль рядов, заглядывая в каждый по очереди. Пусто… опять пусто… Он развернулся и побежал в другую сторону, мимо своих молчащих товарищей. Нигде не было ни следа Сириуса, не заметил он и признаков недавней борьбы.

— Гарри! — позвал Рон.

— Что?

Он не хотел слушать, что скажет Рон; не хотел слышать, как Рон скажет ему, что он глупец, или предложит вернуться обратно в Хогвартс, но он чувствовал, как жар заливает ему лицо, и сейчас с удовольствием шмыгнул бы в темноту и сидел там долго-долго, прежде чем подняться в залитый светом атриум и встретить обвиняющие взгляды друзей…