Прежде всего его поразили страшная пустота и безмолвие поляны: цветы, понурив головки под тяжестью обильной росы, неподвижно стояли в траве и как будто спали; не летали пчелы, должно быть тоже еще спавшие в своих теплых ульях; пестрые лоскутья под крышей отсырели и висели, как мокрые тряпки; дверь в землянку была открыта и чернела жутко, как в могилу. Никого не было кругом.

Веригин, как давеча, постоял на опушке и подошел. Он невольно ожидал, что откуда-нибудь вынырнет белый дед и опять начнет кричать и плеваться на него. Странно, он даже как будто был бы рад этому. Но пустота и безмолвие царили кругом, и бледные деревья одни стояли, понурившись, на опушке.

– Дед! – крикнул Веригин, сам не зная зачем, повинуясь какому-то жуткому сознанию одиночества.

– Де-ед!

Что-то трепыхнулось и защелкало у него над головой. Веригин быстро обернулся, схватившись за ружье. Но это была только проснувшаяся ворона. Она захлопала отсыревшими за ночь крыльями и неуклюже полетела вниз, вдоль опушки.

«Куда он девался?» – подумал Веригин.

Он подошел к землянке и осторожно заглянул внутрь. Сыростью и затхлостью погреба пахнуло оттуда. Веригин нарочно стукнул прикладом, но никто не отозвался. Только приглядевшись, он вдруг увидел во мраке какие-то две светящиеся точки, беспокойно двигавшиеся в самом темном углу. Веригин невольно сунул вперед дуло ружья. Светящиеся точки мигнули. Веригин отступил шага два, и что-то рыжее пушистое шмыгнуло у него под ногами. Большая, присадковатая лиса, распушив рыжий хвост, скачками пошла через поляну и в одно мгновение скрылась в кустах.

– Ах, чтоб тебя! – успел только вскрикнуть Веригин и вскинул ружье, но было уже поздно.

Ему пришло в голову, что лисица забралась сюда неспроста. «Уж не умер ли он там?» – подумал Веригин, забывая, что лисица не идет на мертвечину.

– Дед! – опять громко позвал он.

Было тихо, и все светлее и светлее становилось кругом. Вершинки деревьев уже загорались розовым пламенем, и то тут, то там робко звучали первые птичьи голоса.

Веригин, нагнувшись, вошел в землянку и, когда глаза его привыкли к темноте, рассмотрел на полу окровавленный пух и перья. Он понял, что землянка оставлена совсем.

– А, черт! – с смутным, неприятным чувством по привычке выругался Веригин и вышел на воздух.

Все еще держа ружье наготове, не веря этой тишине, он обошел землянку и попал в маленький, загороженный сухим хворостом пчельник. Картина полного разрушения поразила его здесь: четыре грубо сколоченные улья валялись на боку, крышки с них далеко откатились в сторону, и на земле, вместе с вытекшими раздавленными сотами, – влипшие в них мертвые пчелы. Несколько живых, в полном отупении сидевших кругом на ветках загородки, казалось, в безмолвном отчаянии, равнодушные ко всему на свете, созерцали гибель своего дома. Две-три тяжело снялись с места и с грозным жужжанием попытались налететь на Веригина, но уже не было силы и сознания в их разрозненном гудении, и они скоро так же тупо уселись где попало.

Веригин, все еще не совсем понимавший смысл этого странного разрушения, вышел с пчельника, заглянул в пустую темную землянку и, махнув рукой, пошел прочь.

В маленькой низинке, где еще с весны стояла неглубокая ржавая вода, окруженная тонкой черной грязью, что-то бросилось ему в глаза. С тревожным толчком в сердце, Веригин подошел к болотцу. Ему вдруг отчетливо и страшно представилось, что сейчас он увидит труп старика, не вынесшего крушения своей наивной и твердой веры, посрамленной чужой и холодной рукой.

Но это был только деревянный чурбан с расколотой выстрелом головой. Он, очевидно, был с силой брошен в болото, но, забрызганное черной грязью, все так же хитро и бессмысленно вместе улыбалось его деревянное узкоглазое лицо.

Веригин смотрел на него со странным и тяжелым чувством. Было стыдно, жаль, и что-то, больше жалости и стыда, еще неосознанное, шевелилось в душе.

Он, вероятно, долго простоял бы здесь, если бы какой-то звук не заставил его быстро обернуться… Странно, как во сне, мелькнул в самом краешке глаза силуэт лошади и всадника вдали между деревьями, но когда Веригин оглянулся, никого не было, и бледно-зеленый лес молча смотрел на него.

«Пуганая ворона куста боится!» – с досадой подумал Веригин, не допускавший мысли, что можно так бесследно скрыться в одно мгновение.

Он тряхнул головою, вскинул ружье на плечо и бессознательно ускоренными шагами пошел своей дорогой.

V

Уже все деревья были облиты радостным золотистым светом, и роса блестела тысячами искрящихся бриллиантов, когда Веригин, задумчиво шедший по лесу, вдруг остановился.

Робкими и мелкими шажками, пробираясь по полянке, ковылял перед ним куцый серый зайчик. Его непомерно длинные уши были плотно прижаты к спине и нервно шевелились, куцый хвостик торчал на неловко приподнятом задке, и казалось, что он нарочно стал на четвереньки.

Было у Веригина невольное движение за ружьем, но что-то остановило его, и, притаив дыхание, неподвижно стоя, он смотрел, что будет делать забавный зверек.

Выбравшись на серединку поляны, заяц сел и сторожко вытянулся, высоко подняв над головой длинные уши и прижав к беловатому животику короткие передние лапки. С минуту он чутко прислушивался, чуть заметно поворачивая уши из стороны в сторону. Веригину было видно, как часто-часто дрожит его нежный носик, принюхиваясь к подозрительным запахам. Но Веригин стоял за ветром.

В лесу уже повсюду звенел и трещал птичий гомон. Листья и трава прозрачно золотились в свету. Небо было чисто и ясно – ни одного облачка!

Заяц шевельнулся. Он, должно быть, убедился, что никого нет кругом и никакая опасность ему не угрожает. На минутку он даже как-то осел, комфортабельно выставив животик и зажмурившись от удовольствия, потом вытянулся опять, поднял передние лапки и смешно замахал ими в воздухе, сложив точно мусульманин на молитве. И вдруг, неожиданно сорвавшись с места, прыгнул, перекувыркнулся, растянулся в траве и завертелся колесом.

Было так зелено, так светло, так радостно кругом. Заяц, как сумасшедший, прыгал, скакал, махал лапками, кувыркался через голову. Он, очевидно, ошалел от радости светлого утра и полной безопасности.

Веригин едва не расхохотался, глядя на его ужимки и прыжки. Бедный, безобидный, самый загнанный из всех, зверок был и смешон, и жалок в своей наивной, кроткой радости, не подозревая, что смерть стоит тут же за деревом.

Вдруг он остановился, стал на задние лапки и замер, мгновенно превратившись в олицетворенный испуг. Уши торчком, глаза настороже, и часто-часто дрожащий носик… Но, очевидно не услыхав ничего подозрительного, он опустил лапки на животик, опустил и одно ухо и, прищурившись, замер в блаженном созерцании зеленого леса, голубого неба и светлого солнца.

Гулкий выстрел прокатился по лесу. Веригину показалось, что кто-то крепко ударил его палкой по затылку. И уже не видя, как отчаянным скачком бросился в кусты заяц, он подскочил, взмахнул руками и грузно упал в траву ничком.