частях тела человека, прежде всего, в области желудочно-кишечного тракта. Таким образом, существующие в языке устойчивые выражения, которые связывают чувства в районе живота с состоянием сознания, представляют собой довольно четкие описания реально действующих, но до конца не изученных механизмов. Мы считываем информацию с определенной волны нейропептидов, которые можно метафорически назвать “молекулами эмоций”.

Можно также предположить, что решение проблем психоневрологии сердца могло бы дать очень существенное продвижение в области изучения сознания. В целом, исследования такого рода ведут к пониманию того, что сознание – это феномен, скорее всего, не связанный с мозгом, а может быть, и в значительной степени с ним не связанный» (Криппнер, с.11).

Значит, надо искать нечто или за рамками мозга, или за рамками этих физических представлений, которые явно сдерживают движение мысли, как отживший режим. Нечто совершенно новое, неожиданное, но позволяющее объяснять наблюдаемые явления.

Мы имеем следующие условия задачи. Нейрофизиология вот уже более века не может найти материальный носитель памяти, несмотря на применение в рамках своих предположений самых современных методик и аппаратуры. Будем считать, что это так называемый отрицательный результат.

Иначе говоря, нейрофизиология своими исследования очень научно доказала, что память не может храниться там, где ее ищут.

Следовательно, нужно искать иной носитель следов памяти. Что мы о нем знаем, исходя из своего знания действительности?

1. Память очень и очень велика.

2. Память образна. Когда приходит воспоминание, оно приходит объемным, зрительно-осязательно-обонятельно-телесно-звуковым да еще и во временной последовательности действий.

3. Образы памяти никогда не утрачиваются, хотя и забываются. Даже когда что-то забылось, мы всегда знаем: надо прекратить вспоминать – потом само всплывет. Кроме того, если нам напомнить, неожиданно всплывают «совсем» забытые вещи. К тому же существует множество способов вытащить из сознания человека даже то, что он никогда, как ему кажется, и не запоминал. Это значит, память не разрушается, нарушается только доступ к тем или иным воспоминаниям. Как бы перекрываются или забываются пути.

4. Следовательно, память ощущается пространственной.

5. И расположено это пространство вокруг человека. Пример. Закройте глаза и вспомните комнату, в которой сидите. Вы внутри этого пространства памяти. Конечно, может показаться, что это пространство видится внутри черепной коробки. Но это никак не доказывает, что расположение образа соответствует расположению клеток мозга, хранящих воспоминание. Независимо от того, как хороша ваша личная способность воспринимать пространство, любой человек ощущает, что видит образы именно так. И если присмотреться, то располагаются они не в мозгу, а вокруг него.

6. Память и вызываемые образы, безусловно, связаны с мозгом и его работой.

7. Пространство, в котором хранится память, не воображаемое геометрическое пространство без качеств, а среда, способная хранить отпечатки огромной сложности.

8. И эта среда материальна. Пусть тонко материальна, но не «идеальна» в дурном смысле этого слова. Современная физика уже довольно давно говорит о подобных средах и даже в состоянии их «пощупать» своими приборами. В отношении подобной околомозговой среды не хватает, на мой взгляд, только хорошего рабочего образа того, что и как надо «щупать».

Список наблюдаемых явлений может быть продолжен, но даже перечисленные дают возможность сделать некоторые предположения.

1. Память хранится в некой среде, окружающей наш мозг.

2. Среда эта способна хранить образы, состоящие из впечатлений, собранных от действительности всеми органами чувств одновременно, да еще и во временной последовательности событий.

3. Следовательно, среда эта огромна и занимает огромное пространство вокруг каждого человека. А воспоминания в ней располагаются в соответствии, с одной стороны, с тем образом действительного мира, от которого были получены впечатления, а с другой стороны, в том Образе Мира, который создавался человеком на протяжении всей его жизни.

4. Мозг же является своего рода процессором, если использовать компьютерный язык, то есть тем приспособлением, которое позволяет получать впечатления, перерабатывать их в образы, отправлять на хранение и извлекать из хранения по мере необходимости. Скажем, если нужно создать образ нового действия.

5. Соответственно, все внутриклеточные изменения мозга, которые современная нейропсихология считает признаками накопления в нем следов памяти, являются признаками приспособления мозга к управлению все более сложными задачами, с которыми встречается человек по мере взросления, и все большим объемом памяти, который накапливается. Говоря все тем же компьютерным языком, наблюдаемые нейрофизиологами изменения следует рассматривать и исследовать как своего рода «аппаратные и архитектурные» доработки, вызванные необходимостью обслуживать новые и более сложные операции. Если связь между запоминанием и внутриклеточными изменениями проследить не удается, то очень возможно, что удастся отследить связь между такими изменениями и появлением нового класса задач, заставившего испытуемого «научить свои мозги» работать по-новому.

Что же в таком случае может быть этой средой, если исходить из понятий обычного языка и культуры? Пожалуй, сознание.

Когда Лурия говорит, что классическая психология трактовала запоминание как непосредственное запечатление следов в сознании, он как бы незаметно посмеивается над этим, потому что понимает под сознанием примерно то же, что и вообще понималось под ним в академической психологии. А в академической психологии что только под сознанием ни понималось, но только не среда, хранящая в себе образы памяти.

Но Лурия очень тонкий психолог и хороший мыслитель, вышедший из школы Выготского. Вряд ли он расходится в понимании сознания со своим учителем Львом Выготским, которого очень уважал. Выготский, не давая определения сознания, во многом отождествляет его с психикой вообще. По крайней мере так это явствует из первой главы его «Мышления и речи»:

«Атомистический и функциональный анализ, который господствовал в научной психологии на всем протяжении последнего десятилетия, привел к тому, что отдельные психологические функции рассматривались в изолированном виде, метод психологического познания разрабатывался и совершенствовался применительно к изучению этих отдельных, изолированных, обособленных процессов, в то время как проблема связи функций между собой, проблема их организации в целостной структуре сознания оставалась все время вне поля внимания исследователей. Что сознание представляет собой единое целое и что отдельные функции связаны в своей деятельности друг с другом в неразрывное единство – эта мысль не представляет собой чего-либо нового для современной психологии. Но единство сознания и связи между отдельными функциями в психологии обычно скорей постулировалось, чем служило предметом исследования» (Выготский, с.4).

То, что сознание и психика для него равны, следует из того, что функциями сознания он называет все основные составляющие психики, как ее подавала классическая психология: восприятие, внимание, память, мышление. Это определение – немалое достижение советской психологии, потому что чаще сознание определяют как нечто производное от способности осознавать. И тогда оно становится одной из частей психики очень близкой к мышлению.

Отождествить сознание и психику значит увидеть, что сознание содержит в себе все то, что изначально считалось частями души.