то на таком языке, что не знаю, может ли его понять и сам Господь Бог.

Так как не приходилось вдаваться в излишние расспросы, пан Рожер замолчал, обещая себе лично познакомиться с домом панны Забржеской. Действительно, он поехал к ней на другой день.

Волчий Брод не представлял особого великолепия, и отличался только непомерной обширностью построек, расставленных не с большой симметрией. Среди старых деревьев, аллей и клумб стояло больше строений, нежели сколько, по-видимому, было нужно. Самый дом, довольно низкий, отчасти деревянный, частью каменный, строенный и перестроенный в разные времена, представлял смешанные образцы различных стилей.

Среди лабиринта этих пристроек, галерей и крылец расхаживала многочисленная прислуга.

К гостю вышел пожилой мужчина вроде дворецкого. Пан Рожер отдал ему свою карточку и объявил, что в качестве соседа и владельца Папротина желал бы представиться панне Забржеской, засвидетельствовать почтение и вместе поговорить о границах.

Дворецкий принял его с поклоном и, введя в нижнюю залу, отправился к хозяйке.

Пан Рожер имел время осмотреться в огромной и оригинальной зале, которая, очевидно, переделана была из двух огромных зал, ибо посередине остались два столба, замаскированных плющом.

Повсюду полно было мебели, картин, дорогих древностей, этажерок, ковров и подушек.

Трудно было местами пройти среди этих масс самой разнообразной мебели.

Много прошло времени, пока растворилась одна боковая дверь и в нее вошла немолодая особа высокого роста, широкоплечая, с гордой осанкой, в черном платье под шею, с открытой головой, не обладавшею избытком волос, но и без всяких искусственных украшений. В выражении лица заметна была привычка повелевать. Особа эта не отличалась красотой, но черты лица были правильны, глаза прекрасные, рот небольшой. Она не возбуждала симпатии, да и, казалось, совсем не заботилась об этом.

С первого же взгляда пан Рожер понял женщину и трудность безумного своего замысла, от которого готов был уже отказаться. Увидев ее, он убедился, что овладеть ей было невозможно. Панна Флора смотрела на свет так, как бы уже для нее в нем не было ни малейшей загадки, никакой привлекательности, по земле шла твердою поступью, не имея желания ходить по облакам.

Когда Скальский ей представился, она вежливо, но холодно поклонилась ему, указала кресло и заговорила таким громким и решительным голосом, что на пана Рожера произвела впечатление переодетого мужчины.

— Итак, вы новый владелец Папротина? — сказала она, барабаня толстыми пальцами по столу. — Было время, когда я сама хотела купить его, но как-то не случилось. Имение, кажется, хорошее, но требует много труда, надзора и капитала. Мне было бы с ним тяжело, потому что много хлопот и со своими имениями, и это женщине не под силу.

Гость молчал.

— Вы знаете сельское хозяйство? — спросила она через минуту.

Пан Рожер и не походил на хозяина, да и казалось ему неприличным выдавать себя гречкосеем, и он отвечал с улыбкой:

— О нет! Большую часть жизни я провел по городам и долго слушал лекции в германских университетах.

— В таком случае я не завидую вашей покупке, — сказала панна Флора. — Вы здесь долго не поживете, а что же значит поместье без хозяина!

— Почему же не проживу! Найду соседство, охоту, книжки.

— Да, охоту, книжки, но не соседство, — прервала панна Флора, — потому что мы живем каждый для себя. Я никого не принимаю, другие мало и редко.

И взяв со стола огромную сигарочницу, полную сигар, она подала ее пану Рожеру, который не знал, брать или не брать.

— Курите, я также закурю, — отозвалась хозяйка. — Я старая дева и не имею надобности стесняться.

Пан Рожер взял отличную гаванскую сигару. Взглянув на столик, он увидел Монталамбера, Гретри, Дюпанлу и даже Жозефа де Мэтра.

Это его несколько осведомило, но придало еще более робости. Взгляд этот не ускользнул от панны Флоры.

— Конечно, эти книжки вам знакомы? — сказала она. — Но, вероятно, не так нравятся, как мне. Вы все философы, выходя из разных протестантских университетов, делаетесь гегелианцами, шеллингистами.

Пан Рожер не знал, что отвечать, ибо хотя и слушал курс в Берлинском университете и едва не получил степень доктора, однако эти вопросы так мало занимали его, что он не считал себя компетентным.

— Признаюсь откровенно, — сказал он, — я не сделался гегелианцем, потому что не чувствовал призвания к философии.

— Большое счастье. Значит, вы сохранили кое-что из отечественного наследства, — заметила хозяйка, пуская клубы дыма. — Но индетерминизм, может быть, хуже философии.

Будучи сбит оборотом разговора, пан Рожер собирался кашлянуть и заговорить о чем-нибудь другом, как вошел дворецкий, а затем слуги внесли принадлежности к чаю.

— Не прикажете ли, вельможная панна, подождать немножко с чаем, потому что едут гости из Дрыча, карета уже на плотине?

Пан Рожер собирался встать и откланяться, не располагая скучать напрасно, но хозяйка, повелительным тоном, просила его остаться.

— Гости из Дрыча мне родственники, — сказала она. — Не думаю, чтоб моя сестра, ибо она больна и не выезжает, но, может быть, внучка или кто-нибудь из семейства. Вам не помешает познакомиться с соседями.

Скальский остался, а через четверть часа в залу вошли небольшого роста, круглая, толстая госпожа, белая, в сильных веснушках девица и барон Гельмгольд.

От двери еще барон увидел с изумлением пана Рожера и засмеялся. Хозяйка представила Скальского племяннице и внучке, хотела познакомить его с Гельмгольдом, но заметила, что эти господа весьма приятельски жали руки друг другу.

— А, так вы знакомы! — воскликнула она.

— Давно знакомы, — отвечал Гельмгольд. — Что вы здесь делаете у моей родственницы? — прибавил он тише, обращаясь к пану Рожеру.

— Играю скучнейшую роль соседа, с пограничным спором под мышкой.

— Как соседа?

— Я купил Папротин, который граничит с Волчьим Бродом, а между этими двумя имениями идет спор о земле.

Гельмгольд пожал плечами.

— А, — сказал он, — странная встреча. Вы и прежде знали панну Флору?

— Нет, сегодня в первый раз вижу.

Барон отвел Скальского на крыльцо, заставленное цветами и окруженное громадными апельсинными деревьями.

— Не правда ли чертовски оригинальная дева? — шепнул он, засмеявшись. — Только в деревнях попадаются еще подобные экземпляры. Заметили дом, обстановку и, наконец, нашу знаменитую Семирамиду? Знаете ли, что особа эта, имеющая на несколько миллионов состояния, будет ссориться за какой-нибудь злотый до упаду.

— Все это для меня тайны, — отозвался пан Рожер с притворною улыбкой, — это для меня все равно, лишь бы покончить пограничный спор.

— Могу вам предсказать, что если дело идет о полдесятине земли, то панна Флора ни за что не пойдет на уступку, а скорее затеет процесс.

Скальский улыбнулся.

— Ну, что ж и будем вести процесс, — сказал он.

В этот самый момент