– Отместка вышла на славу, такого б и я не придумал, – усмехнулся Каспар и задумчиво поболтал баклагой, пытаясь по звуку понять, сколько в ней еще осталось. – Знаешь, девчонка на тебя похожа. Да, мордахой вся в мать, способностями и посильней будет, когда подрастет, но натура… Она ведь довольно быстро догадалась, что я не добрый дядюшка. И играла со мной, делая вид, что верит всему. А я делал вид, что этого не замечаю; я все ж не оставлял надежды однажды это переломить – в конце концов, тебя же переломили, а ты был старше нее, когда оказался в своей академии… Опасная будет женщина, – оборвав самого себя, вдруг сказал Каспар уже серьезно. – Нарочно это сделала твоя ведьма или нет, но в девчонке превосходно соединилось лучшее от вас обоих.

– Чем это она тебя так шарахнула?

– Так спроси об этом у нее.

– Мне было бы интересно мнение expertus’а со стороны.

– Понимаю, – кисло усмехнулся Каспар и, посерьезнев, ответил: – Я тебе так скажу, майстер инквизитор. У тебя два выхода: или вылепи из девчонки свое подобие, или убей и сожги ее прямо сейчас. Сотворила она это с испугу, ясное дело, так просто еще раз что-то подобное выкинуть не сможет… Но это пока.

– Так что это было?

– Удар.

– В каком смысле? – нахмурился Курт, и Каспар снова усмехнулся:

– Тебя когда-нибудь били изнутри?.. Знаю, били. Вспомни дело в Кельне и свою единственную встречу с Мельхиором… Это было нечто подобное. Не знаю, как тогда удалось выжить тебе, твоя ли уникальность тому причиной, или старый пень не рассчитал и ударил слишком слабо, но если б там, на берегу Ройса, на моем месте был любой другой простой смертный, он бы там и остался. Повторю, что сказал: опасная будет женщина… Сам-то ее не побаиваешься? Или не осмыслил пока?

– А что за женщина была с тобой, когда ты сманил Альту? – не ответив, спросил Курт, и тот равнодушно отозвался:

– Тебе не все ли равно, кем был труп, который вот уж месяц где-то гниет?

– А ложный ты с ложной Альтой? Тот, которого видели под Магдебургом? Они – кто?

– Крестьяне, – так же безучастно пожал плечами Каспар. – Много денег, немного слов – и он согласился побродить по Империи вместе с внучкой. Деньги и слова творят чудеса, порой еще более невероятные, чем чародейство, знаешь ли.

– Не сомневаюсь. Две остальные стрелы Вотана – где они?

– Потерял в лесу, когда бежал, – ответил Каспар и, встретив красноречивый взгляд, усмехнулся: – Можешь не верить. Но две из трех стрел лежат где-то в зарослях леса в Ури. Впрочем, я бы на твоем месте не беспокоился. Третья ведь у тебя? Можешь просто выбросить. Они утратили свои свойства, и вряд ли в ближайшее время он захочет снова вернуться и хоть кого-то одаривать силой. Ему здесь… не понравилось. А как тебе?

– Что? – непонимающе нахмурился Курт, и арестант вкрадчиво повторил:

– Как тебе понравилось? Древо. Он сказал, что ты видел его, что это ты сломал ветвь и его это даже удивило… И как оно тебе?

– Занимательно, – сдержанно кивнул он, и Каспар невесело усмехнулся:

– А знаешь, ты счастливчик. Сейчас, чтобы это увидеть, надо пройти через многое, а тебе все просто преподнесли на блюде и вручили… А ведь еще лет шестьсот назад, и даже двести, Древо было узреть куда проще. У Эресбурга стояло одно. И в Уппсале. И на Рюгене. И еще много где. А потом являлись твои предшественники, срубали и сжигали их.

– Это Вотан тебе рассказал перед тем, как ты упился его кровью?

– Ты же понимаешь, что говорить я не буду, – вдруг серьезно и тихо сказал Каспар и, подумав, отставил баклагу в сторону. – В Ульме я сказал, что однажды хотел бы встретиться и поговорить по-людски… Что ж, сойдет и так. Но говорить о том, что хочешь услышать ты, – не буду. И ты знаешь, что даже хваленый Молот Ведьм не заставит меня это сделать. Ты сказал – мы оба знаем, почему я не стану бежать… Да, знаем. И мы оба знаем, что я пойду до конца.

– Зачем? – прямо спросил Курт. – Зачем тебе это сейчас? Все пошло прахом; все то, во что ты верил, оказалось обманом, вся твоя жизнь, все то, что ты делал, – все впустую. Твои боги, та твоя память, за которую ты вышел на смертельный бой, твой мир, за который ты хотел убить или умереть, – все это не существует. Так зачем?

– Применяешь свои инквизиторские навыки или впрямь хочешь понять?

– Хочу понять.

– Зачем? – повторил за ним пленник, обернувшись и посмотрев в глаза.

Несколько мгновений Курт молчал, не отводя взгляда, и, наконец, ответил:

– Чтобы в будущем применять инквизиторские навыки лучше.

– Надо же, не соврал, – усмехнулся Каспар, отвернувшись, и опустил веки, переведя дыхание; похоже, та адская смесь, на которой его держала Нессель все эти дни, и впрямь подкосила даже этот организм. – Я тебе еще кое-что напомню из сказанного в Ульме. Я сказал, что, если победишь ты, мне в твоем мире места не будет.

– Но твоего-то мира – нет и не было. Его не существует. Не существует специального рая для воинов, павших в бою или, если уж в бою не вышло, погибших в огне. Ты же теперь это знаешь. Пусть тебе никто из них этого не сказал, но ты – знаешь. И все равно упрямо прёшь на костер – из принципа? Чтобы доказать – что и кому? Богу? Империи? Конгрегации? Мне лично? Без обид, но и куда более отчаянные люди попадались на моем пути, умиравшие куда более мучительно и за куда более внятные идеи, и я все еще там, где я есть, и тот, кто есть. Это не лучший способ меня смутить и заставить усомниться в чем-то.

– Зато ты решил, что можешь смутить и заставить усомниться меня, – коротко усмехнулся Каспар. – Перетянуть на свою сторону или хотя бы заставить отречься от ереси одного из самых известных еретиков – да, это был бы сильный ход. Для тебя лично и для всей вашей братии – это была бы знатная победа. Но ее не будет. Смирись с этим.

– Неужто правда не понимаешь, что вы творите? Выходки, подобные бамбергской, – они ведь привлекают людей на нашу сторону; всех людей, от простых смертных до одаренных, а если так дальше пойдет – начнут привлекать и нелюдей. Потому что даже стриги, даже ликантропы, даже самые отъявленные малефики – они хотят жить, Каспар. Как ни странно. И им совсем не по душе те, кто выпускают в этот мир существо, убивающее все живое, им не нравятся те, кто желают принести этот мир в дар тварям из бездн веков. Ты понимаешь, чего вы рано или поздно добьетесь? Того, что против вас встанут все – все те, кого вы с Мельхиором мните своими союзниками. Как тебе такой мир, такое будущее – совместные зондергруппы из людей и стригов? Стражи из ликантропов во дворце Императора? Ночные дозоры в городах, состоящие из простых смертных и одаренных?

– Пугаешь тем, что на сторону Конгрегации и Империи перетекут малефики и твари? – тускло улыбнулся Каспар. – Догадайся, майстер инквизитор, кто же тогда встанет против вас. Подсказать? Люди. Те самые люди, которых ты так рвешься защитить, ради которых горел, лез под мечи и стрелы, ради которых отказался от собственной жизни и которым в жертву готов приносить собственную душу. Они встанут против тебя – и уничтожат тебя и все то, что ты строил. Это – твой мир человеков? Это – мир, ради которого ты живешь и готов умереть?