Подобная весьма похвальная перемена в устремлениях и поведении миледи снискала ей наконец долгожданное бесценное расположение преподобного Артура Николлса. В его лице она нашла истинного друга, симпатий которого она не купила бы ни за какие деньги, но было довольно лишь одного богоугодного поступка, чтобы она завоевала их навсегда. Достопочтенный мистер Николлс стал поистине незаменимым духовным наставником для меня, леди Кэтрин и ее дочери. Он научил нас доподлинно понимать Слово Божие, ценить Его Великую Мудрость и, главное — неукоснительно следовать Его Заветам.

Мы с леди Кэтрин неустанно молились о том, чтобы Господь ниспослал нам знак к дальнейшим действиям. Но, вопреки этим отчаянным мольбам, наши ожидания не оправдывались.

И вот однажды, когда неимоверное душевное напряжение совсем уже истощило мои силы, я набралась смелости и поведала миледи завораживающую историю о вещем сне достопочтенного Патрика Бронте. Ту самую историю, которую некогда мне довелось узнать от Марты и Эммы (почившей с миром около полугода назад) — единственных свидетельниц, присутствовавших возле смертного одра своего хозяина и услышавших его невероятную предвечную исповедь.

Леди Кэтрин внимала моим словам, храня безмолвие. Лицо ее, однако, выражало неподдельный живой интерес. Когда же я окончила свой странный рассказ, миледи на минуту глубоко задумалась, а затем спросила:

— Вы, кажется, упомянули, что мистер Бронте видел в этом таинственном сне не только своих умерших детей?

— Истинная правда, миледи, — отозвалась я, — Кроме усопших дочерей и сына преподобного Патрика Бронте в этом мистическом сновидении фигурировали еще две женщины. Тут не может быть никакой ошибки. Марта назвала мне даже приблизительный возраст тех дам, о которых обмолвился в своей предсмертной исповеди сам достопочтенный хозяин.

— Вот как? — переспросила леди Кэтрин, насторожившись. — И каков же этот возраст?

— Одной из женщин, явившихся в благословенном сновидении мистера Бронте, было, вероятно, лет тридцать пять, другой — лет пятьдесят или около того.

Глаза миледи странно расширились; в них отразилось легкое замешательство, сменившееся через мгновение самодовольным удовлетворением человека, познавшего наконец Заветный Смысл Великой Истины.

Я продолжала в недоумении глядеть на леди Кэтрин, нечаянно поймав себя на том, что прислушиваюсь к каждому вздоху, исторгаемому из ее груди, в эти проникнутые первозданным Духом Непостижимости минуты.

— Дорогая Джейн Люси, — промолвила наконец миледи, — неужели вам никогда не приходила мысль, что неизвестными женщинами, явившимися во сне мистеру Бронте, могли оказаться мы с вами? Во всяком случае, подобный вариант не исключен. Что до меня, то, признаюсь, что мне эта версия кажется наиболее вероятной.

Слова леди Кэтрин невольно заставили меня вздрогнуть, что, очевидно, не укрылось от глаз ее светлости, ибо она спросила:

— В чем дело? Вам нехорошо?

— Леди Кэтрин… — произнесла я во власти неизъяснимого трепета, — Но ведь… достопочтенный Патрик Бронте вызволил тогда из заповедной Долины Смерти только ОДНУ из Ее таинственных пленниц. И, если допустить, что вы правы в своем предположении… то… в таком случае… лишь ОДНУ ИЗ НАС ожидает Чудесное Избавление! ДРУГАЯ же обречена на Неизбежную Погибель!

— Погибели не существует! — яростно отрезала миледи, смерив меня презрительным взглядом. — Существует лишь переход души умершего человека в иное качество! Лишь ничтожные глупцы могут бояться этого перехода!

Я снова задрожала, но на сей раз меня трясло не от страха, а от мучительного стыда. Я потупила взор и более не осмеливалась смотреть в глаза своей знатной собеседнице.

— И, если на то будет воля Божья, — продолжала леди Кэтрин, несколько смягчившись, — я без сожаления расстанусь со своим бренным телом. Все мои помыслы и устремления в этот знаменательный момент будут сосредоточены лишь на одном. Я стану молить Господа о том же, о чем молю всегда — чтобы Он даровал мне наконец вожделенную встречу с Клиффом. Я верю, что настанет день, который соединит нас навеки. И вы, милейшая Джейн Люси, должны верить, что непременно обретете вновь своих близких. Ведь именно это светлое упование и помешало вам в самый страшный и ответственный момент вашей жизни совершить непоправимое — наложить на себя руки. Не так ли?

— Да, это так, — тихо промолвила я.

— А если бы вы знали наверняка, что те, кого вы любили, ушли в иной мир — вы стали бы теперь страшиться Смерти? — спросила миледи.

— Нет! — воскликнула я, мгновенно обретя решительность, — В этом случае я горячо желала бы оказаться в Ее безраздельной власти!

— Дорогая Джейн Люси! Вы научили меня во всем полагаться на Господа. Теперь я следую вашим советам, и это значительно облегчает мне бремя ожидания. Так почему же вы сами отступаете от своей веры в то время, когда нужно всеми силами за нее держаться? Вы утратили свою самую надежную опору, ваш дух надломлен. Отчего это произошло? Ведь к тому нет никакой причины. Именно теперь мы как никогда близки к своей заветной цели. Я чувствую, что еще немного, и сама Великая Тайна Мироздания покорится нам! Моя душа открыта для священного прикосновения Божественного Жезла, призванного освободить ее от бренной плоти. Откройте же и вашу душу, милая Джейн Люси! Я твердо убеждена, что какова бы не была наша конечная участь — хотя бы даже одной из нас суждена Жизнь, а другой Смерть — не важно, — для каждой из нас то, что предназначено Судьбой, непременно обернется Благословением Господним!

* * *

Миновала суровая череда зимних месяцев и наступила весна. Мы с миледи по-прежнему продолжали ждать и молиться. Ближе к середине марта в сознании леди Кэтрин наметился странный сдвиг. Она стала нервной, импульсивной и вдобавок ко всему прочему наотрез отказалась принимать пишу.

Как-то хмурым мартовским утром мы сидели в гостиной у камина. Миледи задумчиво склонилась к подлокотнику своего кресла и, подперев голову рукой, точно малый ребенок, нечаянно высунувшийся из своей колыбели, с какой-то особой благоговейной торжественностью произнесла:

— Сегодня семнадцатое марта. В Ирландии на это число выпадает великий праздник. День святого Патрика, могущественного покровителя благодатной ирландской земли.

— День святого Патрика… — заворожено повторила я, мгновенно погрузившись в бесконечную череду своих мрачных мыслей. И все же сквозь их неизбывный бурный поток я прислушивалась к тому, о чем говорила леди Кэтрин.

— Я всегда как-то особенно любила этот праздник, — продолжала миледи. — Моего деда по материнской линии звали Патриком. Вы знаете?

Я молча кивнула.

— Именно в его честь был назван достопочтенный Патрик Бронте.

Она устремила взор далеко-далеко в необозримое пространство (это потустороннее выражение было мне хорошо знакомо; оно всегда невольно пугало меня — теперь же я ощущала поистине неописуемый леденящий ужас) и вновь заговорила: — В этот день я всегда чувствую необыкновенный прилив сил. Мне вдруг становится все по плечу. Дивное ощущение! Право же, я и сейчас готова горы свернуть! — миледи в упор взглянула на меня. — Что? Не верите?