нее, т. к. «супруга не найдут подходящего». Мужик говорит, что она по его голосу «все знает». И стоит лишь ему вскочить на облучок, как срывается с места, и как-то _в_с_я, вся — движение. Я ей хлеб свой отдала «на дорожку». Как она его ела. Я бы поцеловала ее, умные ее глазки… Мама тоже хлеб отдала. И у нас сегодня такое чувство, будто что-то особенное было. А только ведь частичка своего… Кто-то ее давно завез сюда.

И так грустно было их провожать обратно. Собачушка моя на нее кидалась с визгом. А жеребеночек наш хиреет без «мамы». Сразу сдал. А такой-то был красавчик. Ну, довольно… Я не хожу больше в поле, больно его видеть, как бегает за старой лошадью. Ах, как чудесна твоя Мэри. Какая досада, что жизнь так летит — времени не видно. А когда же работать? По-настоящему? Иногда отчаиваюсь. Теперь еще лечу зубы, езда в город… Довольна очень врачом, осторожный и скоро работает. В среду поставил сразу 3 пломбы, правда маленькие, но одну переднюю. Очень быстр и точен. Даже не страшно, а то так мучительно собраться к этому сверленью. Ах, хочу рассказать тебе о «ясновидящей». Когда С. к ней пришел (шутя, компанией, больше барышни его затащили), то она просила какую-нибудь вещь, которую он чаще всего при себе имеет. Он дал стило. И она сказала: «Ваш отец умер очень давно, вдруг почти, нежданно, молодым, цветущим. Он не успел проститься со всеми Вами, но его мысли, душа его постоянно с Вами. Он не успел сказать Вам, но это его желание, чтобы Вы во всем видели Промысел Божий, помнили Бога, и чем ближе Вы будете к Богу, тем ближе будет к Вам Ваш отец. Он жил всю свою короткую жизнь только для других. Не был ли он доктор? Он и теперь помогает людям. Брак Вашей матери с ним был на редкость счастливый. По Вашему характеру Вы больше сходны с матерью в смысле замкнутости. У Вас есть сестра с сильно развитой духовной стороной. (?!?) Вы живете здесь, но не чувствуете себя „дома“, это — временно, Ваша работа не удовлетворяет вас и часто даже претит Вам. Но Вы не останетесь тут долго, и сразу же после войны уедете очень далеко. М. б. в Индию? Вы не были в Индии? — (Здесь многие грезили об Индии.) Сережа не говорил с ней, молчал больше, и она не знала голландец он или нет… Там, куда Вы уедете, для Вас раскроется широкое поле деятельности, и только тогда Вы поймете всю радость Вашей работы». — «А когда это будет?» — спросил С. «Если бы я ответила Вам на этот вопрос, то я должна была бы коснуться политики, а я этого никогда не делаю, — после войны, я сказала». Затем предупредила его не смотреть легко на жизнь, и разные мелочи. Когда она говорила о болезни и смерти папы, то она сама тяжело дышала, точно так как папа перед смертью. Сказала и о его болях. Все верно. Сказала, что его смерть — произволение Божье. Так и мы смотрим. Когда С. сказал, что он не голландец, а русский, то она сказала: «м. б. Вы поедете в Россию? Но странно, что это путешествие мне представляется по воде». Странно, что она так говорила о папе. Суть духовная нашей жизни именно и заключена в общении с покойным отцом. Всякий раз, когда предстоит что-нибудь тяжелое, он во сне является, большей частью маме, или нам, как бы напоминая, что он с нами. И тогда обычно все хорошо кончается.

Удивительные бывают вещи. И меньше всего С. ожидал, что она ему станет говорить о папе. Да и она… видит перед собой компанию молодежи, флирт, глупости… и говорит такое… Странно? Она много ему говорила о духовном общении. Как много чудесного. Но я бы не пошла.

Ну, Ванечка, крепко тебя обнимаю и целую. Будь здоров. Я так о тебе волнуюсь. Берегись. Серов — ну, как его назвать? — Нет, не люблю его! Ну, Бог с ним, кланяйся все же ему! Оля

208

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

28. IX.42 6–30 вечера

Дорогая, бесценная моя Ольгуночка… дивное письмо твое, все — ласка! Это Сережа которое опустил, от 18. Пишу наспех, чтобы ты получила ко дню моего рождения, к 4 окт.! Чтобы не оставить тебя без известий. Хочу быть у тебя в этот день, всю тебя обвить лаской сердца, всей моей сущностью душевной, прильнуть душой к тебе, моя неизреченная! Олюля, тобой живу. Олюля, ты мне все счастье дала, даешь, живишь меня… Олюля… нет, нет… эти годы, да… — это святой мне свет от тебя! это награда за страданье, за муки мои, за все. Оля, я тебе завтра много, м. б. напишу… а сейчас наспех… минуты остались до закрытия почты… а то не поспеет к 4. Олюша, 25 — помнишь 25 сент. прошлого года письмо! — меня возили к французскому доктору. Елизавета Семеновна не отпустила одного. Он дал лечение на 10 дней, пробное. Прописал впрыскивания женатропина, прогрессируя дозы. Это должно показать, на нервной ли или иной почве боли. Когда мял живот и желудок — никаких болей я не чувствовал. Он сказал Елизавете Семеновне — «это „буль де нерв“»[241]. 26-го она повезла меня в лабораторию — для исследования желудочного сока. «Полное исследование». Длилось почти 2 часа. Я сидел с зондом, впервые в жизни. Сказала докторша — «идеально ведете себя». Правда, было скверно. Брала двенадцать раз сок в трубочки, с промежутками в 10 мин., — 8 штук и последнюю, через полчаса предварительно, после первых трех дала выпить чего-то вроде молочного какао, без вкуса. Это, очевидно, «пища». Исследовался процесс переварки. Результат будет на днях. После пробного лечения назначен рентгеновский снимок — исследование состояния желудка, дуодени и «есть ли действительно сужение». Что будет дальше — Бог знает. Боли бывают. Но по крайней мере эти 4 дня кончилась тошнота, доктор дал препарат содовый, — микстуру — бикарбонат дэ суд[242], ситрат дэ суд, фосфат дэ суд, сюльфат дэ суд… — мне легче. И рвоты не было. Арина Родионовна ждет письма… Господи, какая досада, мне столько надо тебе сказать, но не было возможности, я лежал после еды… были боли. Теперь нет. Олюна, твое письмо — свет мне!! Ты все мое счастье, ты — _в_с_е_ мне!!! Олюночка, когда я сидел с зондом, такой аппетит поднялся..! и я стал говорить о Москве,